– Ты не знал? – искренно удивилась Милли.

– Не-а.

Похлопав его по спине, она собралась уйти.

– Что ж, Бешеный Пес, веселого Рождества. А мне лучше вернуться на работу.

Но Бешеный Пес ее не слышал. Уставившись в зеркало за стойкой бара и разглядывая свою неумытую физиономию и грязные волосы, он думал о том, что сейчас делают Мария и Джейк. Он представил себе дом, украшенный ветками хвои, жареную индейку и пирог с тыквой. Он даже слышал их смех и тихое шуршание оберточной бумаги, из которой они достают подарки.

«Какого черта ты здесь делаешь? Одинокий, грязный, с бутылкой текилы? У тебя же есть куда пойти. У тебя есть дом...»

Он снова приложился к бутылке и вытер рот тыльной стороной ладони. И о чем он только думает?

Он не может вернуться.

«Джейк захотел бы, чтобы ты вернулся».

Он изо всех сил старался не поддаваться романтическим бредням. Но, подумав о Джейке, он почувствовал, что его тянет к нему. Он мог бы стать отцом. Отцом.

Он и так уже пропустил столько времени – он не видел, как рос его сын, зачем же пропускать оставшееся время. Он еще может увидеть, как Джейк возмужает, как влюбится, как у него появятся свои дети.

– Господи... – Он вздохнул и тряхнул головой, удивляясь, как притягательны такие вещи, как чертовски привлекательны.

Но надо подумать и о Марии. Он любит ее. Любит так, как ни одну другую женщину. Он понял это, когда оставил ее. Он решил, что сможет забыть ее, что когда он вернется к своей обычной вольной жизни, его чувства забудутся. Но все оказалось иначе. Он ничего не может забыть. Он помнит каждое мгновение каждого дня. Когда он дотрагивался до чего-нибудь мягкого, он вспоминал о ее коже. Когда до чего-нибудь на ощупь грубого – ее чистые полушерстяные платья. Он думал о ней, когда вдыхал запахи ванили, лаванды, даже обыкновенного мыла. Когда заглядывал в зеленые глаза, вспоминал карие.

Как же он мог бросить ее, недоумевал Бешеный Пес. Как мог быть таким дураком?

Но он знал ответ. Именно он удерживал его от того, чтобы уйти из салуна и прямо сейчас вернуться в Лоунсам-Крик. Он уверен, что она его любит, что простит его и примет обратно. Но сможет ли он остаться? – тот фатальный вопрос, который не давал ему встать и уйти. У него никогда ни к кому не было настоящей привязанности. Ни одной.

Если он вернется, то больше никогда не сможет снова уйти.

– Черт, – выругался он и придвинул к себе бутылку. Такого и представить он себе не мог. Работать, жить на ферме за идиотским забором, знать, где он ляжет спать и где проснется.

Рядом с Марией.

Он застонал и, отпив глоток текилы, со стуком поставил бутылку на стойку.

Если он вернется, то больше никогда не сможет снова уйти.

Глава 26

Мария держала на коленях большую коробку. Слезы жгли глаза и падали на картонную крышку. Осторожно сняв ее и положив рядом с собой, она откинула лежавший сверху кусок полотна.

Платье лежало точно так же – идеально сложенное, – как она убрала его год назад. Высокий кружевной воротник казался особенно белым на фоне лифа из темно-красного бархата. Кончиками пальцев она расправила тонкое кружево. Платье такое легкое и женственное в отличие от того, что она носила последние пятнадцать лет. Ряд круглых перламутровых пуговиц шел от верха до талии и оканчивался у белого шелкового пояса.

Ей стало грустно. Но грусть была светлой: платье навевало воспоминания о счастливых днях. Последний подарок, который она сделала матери на Рождество. Она помнила, с какой любовью она выбирала его, пролистывая каталог за каталогом, пока не остановилась на нем.

Мария осторожно вынула платье из коробки.