Они любили дочь по-настоящему, сильно и преданно. Но говорили ли они ей о своем чувстве, показывали ли ей свою любовь всеми возможными способами, как по отношению друг к другу? Да простит его Бог, он не помнил...

А сейчас она одинока и чертовски независима. Именно такая, какой ее воспитали пожилые родители: сильной, непокорной, умной, знающей себе цену. Но они не научили ее, как любить и как быть любимой.

У Расса снова сжалось сердце. Боже, как они могли оставаться такими слепыми?

Она никогда не называла его папочкой, даже в детстве. Говорила сначала «отец», а с шести лет – «Расе». А в течение года после ее неудачи со Стивеном она его никак не называла и вообще с ним не разговаривала.

Почему он, черт возьми, позволил ей так уйти в себя? Вчера вечером он заглянул в глаза Джейка – незнакомого ему мальчика – и увидел в них боль. Как же он не заметил страданий собственного ребенка?

– Почему мы так поступали, Грета? – Расе даже не заметил, что говорит вслух.

Его никогда не беспокоило, что Мария зовет его Рассом. Он даже гордился ее независимостью и строптивостью. А теперь это стало его тревожить. Ему так много надо ей сказать, так многому научить. Но он даже не знал, с чего начать.

Негодуя на себя за то, что он сумел найти подход к незнакомому мальчику, но не имеет ни малейшего представления о том, как пробиться к сердцу собственной дочери, Расе тяжело вздохнул.

Надо начать просто, без обиняков...

«Прости меня, Мария, я люблю тебя».

Слезы застилали ему глаза. Все не так просто, подумал он с горечью. К Марии, верно, нужен особый подход. Каким-то образом они с Гретой воспитали дочь, которая не расслышала их слов любви или не хотела слышать.

Может быть, она чувствовала себя одиноко в их счастливом доме, ожидая, что родители выразят словами то, что они считали само собой разумеющимся?

Он никогда не говорил Грете, что любит ее. Его собственные родители не произносили подобных слов, и все же он знал, что они его любят, и Грета понимала, что он ее любит. Он всегда считал, что любовь выражают взгляд, прикосновение, улыбка, а не слово, которое передают друг другу, словно рождественский подарок.

Но теперь он задумался. Чем стала любовь для Марии? Неужели она ждала, переживая и страшась, простых слов, которых она так и не услышала? Неужели она сбежала с первым мужчиной, сказавшим ей эти слова, потому что жаждала их услышать?

Он не знал, а может, никогда не узнает, что же они с Гретой сделали неправильно, где допустили ошибку. Все исправить – вот что сейчас важно.

Надо каким-то образом разрушить стену молчания. Может быть, тогда он придумает, как сказать нужные слова. А их немало.

А возможно – всего одно.

Поздним вечером Расе подошел к амбару и окликнул Джейка. Услышав голос старика, мальчик приободрился. Сегодня он чувствовал себя таким уставшим и одиноким. Ему не терпелось посидеть с Рассом и поболтать. Рядом со стариком Джейку становилось хорошо и спокойно.

– Эй, Джейк, спускайся.

Джейк помедлил. Голос Расса показался ему... грустным. Мальчик подполз к краю сеновала и посмотрел вниз.

– Привет, Расе.

– Привет, Джейк, – слабо улыбнулся Расе. Уверенность Джейка окрепла: что-то случилось.

– Ты не принес еды. – Расе покачал головой.

– Спускайся.

Джейк скатился с лестницы.

– Что случилось?

Расе подошел к нему, по-стариковски шаркая. Слезы блестели в его голубых глазах.

– Я размышлял, Джейк.

Джейк облизнул губы в предчувствии чего-то нехорошего. – О!

Расе отвел глаза и посмотрел в пыльное боковое оконце амбара.