Старушки между тем с интересом разглядывали стоявших перед ними незнакомцев. Неожиданно простое любопытство в их глазах сменилось живым интересом, потом изумлением, а потом и восторгом.

Оглядевшись по сторонам, Таня сразу же поняла причину столь разительной перемены в настроении местного населения. Звезда отечественного кинематографа Тихон Рысаков снял свои огромные очки, выступил вперед и предстал перед бабуськами во всей красе. Вид у него был такой напыщенный, как будто он стоял на сцене МХАТа и ему рукоплескал весь зал.

– А вы никак артисты? – снова вступила в разговор бойкая Клавдия.

– Артисты, артисты, – ответила Белинда, с усмешкой глядя на распушившего хвост Тихона. – Из Москвы приехали. В театре выступать будем.

Бабушки дружно заахали, почтительно качая головами и прижимая ладошки к пергаментным щекам.

– А можно автограф попросить, вот у вас? – встрепенулась Клавдия, и, снявшись со скамейки, стая старушек засуетилась вокруг Тихона.

Сомневаться не приходилось – сериал «Совы – ночные птицы» в Перегудове видели, по крайней мере карлика-вампира опознали безошибочно.

Переполненный гордостью от того, что его великая слава докатилась даже до провинции, Рысаков достал из кармана яркую авторучку и с пижонским видом пощелкал кнопкой.

– Глупый самодовольный енот, – пробурчала Белинда, отворачиваясь.

Бабушки суетливо искали в карманах и сумках подходящие для автографа бумажки. Одна из них протянула Тихону расчетную книжку по уплате за электричество.

– Вот здесь, молодой человек! – попросила она. – Прям так и напишите: «Клавдии Петровне на добрую память».

Рысаков поставил правую ногу на скамейку и, пристроив книжку на коленке, старательно вывел на листочке пожелание, увенчав его витиеватой подписью. Буква «Р» в его автографе смахивала на шляпку гигантского гриба-боровика.

Таня, Белинда и Анжела стояли в сторонке, о чем-то перешептываясь и тихонько посмеиваясь. Никто из них не заметил, что Таранов в задумчивости уставился на начищенный до глянца ботинок Тихона, который тот так неосторожно выставил для всеобщего обозрения. Ботинок Таранову, кажется, был знаком. Только он никак не мог вспомнить, где конкретно видел его раньше.

Именно к такому мнению пришли Таранов и Маркиза, которые издали наблюдали за этим триумфом режиссерской воли. Сам же Будкевич, казалось, был вполне доволен творческим дебютом осветителя. Возможно, не вспомни Алик про идею с канделябром, его эксперимент в итоге закончился бы мирно и спокойно. К сожалению, он об этой идее вспомнил, метнулся к двери в зрительный зал, проскочил за кулисы и через минуту вновь появился в фойе с громадным подсвечником в руках.

– Только не забыл бы потом вернуть его на место, – заметила Яблонская, с тревогой посматривая на не в меру возбужденного босса.

– На какое место? – рассеяно спросил Таранов, тоже немного нервничая.

– На каминную полку на сцене, естественно! У нас и так с декорациями не густо, а тут еще и подсвечник утащили.

– И что это на Алика нашло? – пожал плечами Таранов.

– Режиссерская дурь! – отрезала Маркиза. – Заразное, скажу я тебе, заболевание.

Не в силах больше сдерживать эмоции, Маркиза направилась прямиком к Будкевичу.

– Алик! – воскликнула она, крепко ухватив режиссера за рукав. – Избавь ни в чем неповинного Вадика от страданий, отпусти его протирать прожекторы.

– Да что вы! – самодовольно усмехнулся Будкевич и по-генеральски сложил руки на груди, чтобы Маркиза сразу поняла – спорить бессмысленно.