– Ради Марлы?

– Отчасти. – Алекс встретился глазами с братом.

– Вот мы и подошли к сути дела, – проронил Ник. Жалобно взвыл ветер в кронах сосен.

– Совершенно верно. – Голос Алекса звучал убийственно серьезно. Как и положено, когда говоришь о бизнесе. – Нашей корпорации нужен верный глаз и твердая рука.

– А пуля в голову ей не требуется?

– Ник, я не шучу! – Вокруг рта Алекса обозначилась тонкая сеточка морщин. На долю секунды Нику показалось, что его брат и вправду в отчаянии. – Не растаешь же ты от того, что проявишь солидарность с семьей! Ты нужен нам всем. Маме. Мне. Детям. Марле.

Ник молчал.

– Особенно Марле.

Петля затянулась; он не мог больше дышать.

Крутой заскребся о дверь пикапа. Ник распахнул дверцу и пустил собаку внутрь. Решение было уже принято. Он об этом знал, и Алекс тоже.

– Нужно найти кого-нибудь, кто позаботится о моей хижине и о собаке.

– Я оплачу тебе все расходы.

– Не надо.

– Но...

– Я делаю это не ради денег.

Ник сел в машину, пихнул Крутого на его обычное место возле пассажирской дверцы и вставил ключи в зажигание. Он знал, что совершает ошибку, о которой будет жалеть до конца своих дней.

– Я просмотрю твои бухгалтерские книги, поворкую с мамочкой и навещу Марлу, но тебе это не будет стоить ни цента. Понял? Я еду в Сан-Франциско по доброте сердечной и вернусь домой, когда захочу. Торчать там всю жизнь не собираюсь.

– По доброте сердечной? Интересная мысль... – задумчиво протянул Алекс, явно не желая отвечать «да» или «нет».

Не дожидаясь ответа, он повернул ключ. Двигатель «Доджа» чихнул, закашлял и взялся за дело.

Злясь на весь мир и на себя в особенности, Ник захлопнул дверцу и включил «дворники».

Никакие слова брата уже не смогут ничего изменить. Он едет в Сан-Франциско, хочет того или нет.

– Черт! – проворчал Ник, вглядываясь в залитую дождем дорогу.

На крутом повороте машину занесло, и Крутой едва не упал.

– Извини, приятель, – пробормотал Ник, выравнивая машину.

Ник бросил взгляд в зеркало заднего вида. Алекс все стоял там, где он его оставил: полы распахнутого плаща треплет ветер, вид унылый, словно у гробовщика. Ник включил радио, но, сколько ни крутил настройку, слышал одни помехи.

Мысль о Марле снова сжала ему горло. Он все еще хочет ее. А ведь пятнадцать лет прошло. Пятнадцать лет, черт побери! С тех пор в его жизни побывала дюжина женщин, но ни одна из них – ни одна! – не оставила на сердце такой глубокой зарубки.

Ник снова взглянул в зеркало. Его двойник в стекле ответил мрачным взглядом.

– Какой же ты дурень, Ник Кейхилл, – пробормотал он. – Идиот проклятый.

Глава 2

– А мама меня вспомнит? – ворвался в ее безмолвный мир девичий голосок.

Марла попробовала открыть глаза. Боль ушла – должно быть, благодаря лекарствам, но по-прежнему не удавалось издать ни звука. Язык – вялый и безжизненный – не хотел двигаться. Во рту стояла отвратительная горечь. На веки словно давил чудовищный груз. Но больше всего угнетала Марлу потеря чувства времени. Часы, дни, недели сливались для нее в одно бесконечное плавание по волнам забытья; даже в редкие минуты, когда сознание к ней возвращалось, она с трудом отличала сон от яви.

Но сейчас она должна открыть глаза! Хотя бы для того, чтобы увидеть свою дочь.

– Не глупи. Конечно, мать тебя вспомнит.