Круглая кастрюля защелкнулась у меня на голове. Мотор взревел, мотоцикл резко дернулся, и я торопливо ухватилась, конечно, за то, что было под рукой, – за Макса-Йозефа. «И как у меня получится хоть что-то объяснить, при таком тарахтенье и в этой посуде?» – хотела спросить я, но тут над моим ухом раздалось:

– Здесь интерком, в застежке микрофон. Говорите не напрягаясь.

Все у него продумано, все рассчитано, ревниво подумала я. Смотрю я, эти кессельштейнцы не очень-то оторвались от обычных бундес-немцев – точно такие же педанты с многоступенчатыми именами. Пора немножко окоротить герра Кунце.

– Знаете что, Макс-Йозеф, – обратилась я к арийской спине, – раз уж ваш Теофраст-Бомбаст-и-все-такое-прочее сам себя ужал до Парацельса… раз уж мы ездим не на четырех, а на двух колесах… словом, вас я тоже сокращаю до одного. Будем равноправны. Я – просто Яна, вы – просто Макс. Согласны?

Спина передо мною не выразила протеста, а голос в шлеме сказал:

– Согласен. Вам больше нравится Макс, чем Йозеф? Я догадываюсь почему. Мое второе имя вам напоминает про Сталина, так?

– Уж-ж-жасно напоминает! Вам бы еще усы и будете вылитый он, – фыркнула я, хотя и думать не думала ни про какого Сталина.

Йозефа я отбросила ради Макса. Имя это навевало далекие приятные мысли: когда-то я мечтала пройти стажировку на островке дореволюционной русской кухни – в знаменитом французском ресторане «Максим». Чувства мои были так глубоки, что, дважды побывав в Париже по туристической визе, я дважды обходила «Максим» стороной. Нарочно. Мечта должна оставаться мечтою…

На протяжении следующего получаса я не слишком теребила своего рулевого. Только время от времени указывала, где удобней срезать по переулку, где выгодней сбавить ход и где полезней глядеть в оба – чтобы местные умельцы не свинтили колесо на светофоре. До Сущевки мы добрались без происшествий. Когда прямо по курсу замаячила моя родная девятиэтажка, я скомандовала Максу:

– Стоп! Тпру! Хальт! – и велела ему ждать двадцать минут во дворе, пока я буду принимать душ, переодеваться и пудрить носик.

Квартира встретила меня громким обиженным мявом Пульхерии, так что пудрить носик – то бишь заниматься туалетом – сперва пришлось в пользу кисы. Я сменила наполнитель в обоих ее горшках, оба разровняла лопаткой, а заодно уж насыпала ей в миску остатки сухого корма и залила свежей водички на сутки вперед. Рыже-черно-белая скандалистка удовлетворенно муркнула, позволив мне наконец заняться и собой…

– Мы собрались в церковь? – первое, что спросил Макс, увидев на мне строгое темное платье. – На похороны? Я должен надевать вечерний костюм? Но за ним придется ехать в отель.

– Не придется. – Я забросила свою сумку обратно в кофр мотоцикла. – Сойдет и черная куртка, которая на вас. К мужчинам он немного снисходительнее. Главное при нем – во-первых, не курить, и во-вторых, не выражаться. А в-третьих, не ругать прежнюю власть. В смысле советскую. Он не коммунист, вы не думайте. Он сам ее не любит, как покойную жену-стерву. Но запрещает окружающим вспоминать о ней плохо. У него принципы.

Дорога от Сущевки до цели нашей поездки, улицы Ивановской, заняла бы всего десяток минут. Однако нам пришлось сделать приличный крюк, чтобы отовариться в «Перекрестке». Я опять оставила Макса на улице, перед входом в супермаркет, а сама сбегала в отдел круп – наполнить потребительскую корзинку пакетиками каши быстрого употребления: гречневой, овсяной и манной с добавками.

– Только не удивляйтесь и берегите голову, – предупредила я, как только Кунце стреножил механического коника у подъезда пятиэтажной хрущобы. Я опять обменяла шлем на сумочку, а пакет с набором каш временно перепоручила Максу.