— Но ведь я никогда не брала уроков! — Она была в недоумении. — Я училась только по книгам, честное слово!

— И очень много рисовала. — Рори стоял перед ней и улыбался.

Она посмотрела на него и неуверенно рассмеялась.

— Я не могу в это поверить! — воскликнула она наконец. — Это просто сон или… я не знаю. Рори, а если им не понравятся мои работы? Что, если они посмеются надо мной? — Ее обеспокоенность росла.

— Никогда, — твердо заявил он. — Мистер Мур не единственный, кто разбирается в искусстве, миледи. Между прочим, я тоже немножко в этом смыслю. Так вот — я абсолютно уверен, что очень скоро ты станешь ужасно знаменитой.

— Я боюсь, — призналась она, — боюсь, что пожалею об этом.

Он поднял ее на ноги, с улыбкой глядя на девушку сверху.

— А не будешь ли ты жалеть еще больше, если упустишь этот шанс? — предположил он, заставляя Бэннер задуматься о будущем.

— Я… Да, наверное. — Она встряхнула головой. — Конечно, буду.

Рори торжественно произнес:

— В таком случае могу ли я предложить будущей знаменитости чашечку кофе? У меня создалось впечатление, что она сегодня не завтракала.

Он галантно поклонился, открывая перед ней дверь и пропуская ее вперед, и, взяв Бэннер под руку, повел ее через розовый сад в дом.

Должна была бы, конечно, — но не могла.

Дэвид Мур оставался в усадьбе еще несколько дней, отдавая распоряжения по телефону. Он вызвал двоих служащих из своей галереи в Чарлстоне, чтобы они помогли Бэннер упаковать картины и отправили в Нью-Йорк отобранные для выставки полотна. Вполне серьезным тоном мистер Мур попросил у мисс Клермон разрешения устроить вторую выставку, чуть попозже, но уже в чарлстонской галерее, чтобы южане тоже получили возможность насладиться работами своей землячки. Бэннер дала согласие, хотя про себя недоумевала, о какой второй выставке может идти речь после того, как нью-йоркские критики разнесут ее в пух и прах.

Честно говоря, все это должно было бы отвлекать ее от мыслей о Рори и тех чувств, которые он вызывал в ней, как только появлялся в комнате с неизменной улыбкой на губах и блеском желания в глубине серых глаз.

Но она ни на минуту не переставала думать о нем, и ей уже не хотелось спорить с ним ни по какому поводу. Ей так же, как и ему, стали необходимы полные сдерживаемой страсти прикосновения и жаркие поцелуи, которыми они обменивались, несмотря на присутствие Джейка, Мура или слуг.

Они все больше бывали вместе — вместе плавали, вместе скакали верхом, вместе гуляли. Поздно ночью они вели беседы обо всем на свете. Они слушали музыку, играли в покер, в слова, в шахматы. Между ними росло доверие, рушились преграды, мешавшие раньше понимать друг друга. Взаимное влечение не проявлялось иначе как в прикосновениях и взглядах, а шутка и смех помогали им обходить острые углы.

— Мне противно опять жаловаться, миледи, но сегодня утром я снова чихал, — заявил однажды Рори. — Этот жасминовый запах исчез было на какое-то время — или мне показалось, что исчез, — но сейчас появился снова.

Они наслаждались поздним завтраком в гостиной, и Бэннер через весь длиннющий стол бросила на него хитрый взгляд.

— Неужели? — Она удивленно вскинула брови.

— Да, — кивнул Рори, явно этим расстроенный. — Я даже спросил у Коннера, в чем дело, но он заверил меня, что горничные не используют освежители воздуха с жасминовым запахом. И не только освежители, а вообще ничего такого, что пахло бы жасмином. Может, мне стоит перебраться в другую комнату?

— Боюсь, что это не поможет, — вздохнула Бэннер.