Винсент Слейтер присутствовал везде одновременно, но держался в тени. Я со своей склонностью вникать во все ломала себе голову, каким образом он появился в жизни Питера. Может, он сын кого-то из тех, кто работал на отца Питера, предположила я. В конце концов, я тоже дочь человека, который работал на отца Питера. Или однокашник по колледжу, приглашенный поучаствовать в семейном бизнесе? Нельсон Рокфеллер же пригласил своего соседа по комнате в общежитии, одаренного студента со Среднего Запада, работать на его семью, так тот потом стал мультимиллионером.

Началась официальная часть, и я представила Питера. Когда он вышел поприветствовать гостей и заговорил о том, какую важность имеет наша программа ликвидации неграмотности, ничто в его манере держаться не намекало на атмосферу постоянного напряжения, в которой он жил.

— Те, кто помогает программе деньгами, делают огромное дело, — заявил он, — но ничуть не менее важно найти людей — таких, как все вы, — готовых на добровольных началах тратить свое время и силы на то, чтобы помочь другому человеку научиться читать. Я, как вам, вероятно, известно, много путешествую, но хотел бы сделать свой вклад в дело искоренения неграмотности иным способом. Предлагаю устраивать подобный вечер грамотности в моем доме ежегодно.

Все разразились аплодисментами, и он обратился ко мне:

— Вы согласны, Кэтрин?

Наверное, именно в тот миг я в него и влюбилась. Или это случилось раньше?

— Это было бы замечательно, — произнесла я с замирающим от восторга сердцем.

Как раз в тот день в деловой рубрике «Нью-Йорк таймс» появилась очередная статья под заголовком «Не пора ли Питеру Кэррингтону уйти?».

Питер кивнул мне и, улыбнувшись собравшимся и обменявшись кое с кем из них рукопожатиями, двинулся по коридору, ведущему в библиотеку. Впрочем, туда он заходить не стал. Я решила, что он или поднялся по черной лестнице наверх, или вообще ушел из дома.

В тот день я с самого утра хлопотала то в доме, то на улице, приглядывая за организатором банкетов и за флористом, а также за рабочими, которые расставляли мебель, чтобы ничего не поцарапали. За день мы с Баррами успели подружиться. За ланчем, пока мы на скорую руку пили на кухне чай с бутербродами, я успела узнать Питера Кэррингтона с той стороны, с какой знали его они: двенадцатилетним мальчишкой, которого после смерти матери отослали в закрытую школу Чоут. Двадцатилетним студентом Принстона, которого без конца таскали на допросы по делу об исчезновении Сьюзен Олторп, тридцативосьмилетним вдовцом, чью беременную жену обнаружили мертвой в бассейне.

Вечер прошел без сучка и задоринки, за что не в последнюю очередь следовало благодарить супругов Барр. Я задержалась, желая убедиться, что последние гости разошлись по домам, все убрано и мебель расставлена по своим местам. Вопреки моим затаенным надеждам, Питер так больше и не появился, и я принялась мысленно подыскивать повод снова увидеться с ним в ближайшее время. Ждать, когда настанет пора готовиться к следующему вечеру грамотности через год, мне не хотелось.

И тогда Мэгги нечаянно и уж точно сама того не желая подтолкнула нас друг к другу. На вечер ее привезла я, так что она, естественно, дожидалась, когда я освобожусь и отвезу ее домой. Мы двинулись к выходу, Гэри Барр распахнул перед нами парадную дверь, и тут Мэгги запнулась носком туфли о порог и растянулась на мраморном полу вестибюля.

Я закричала. Мэгги для меня мать, отец, бабушка, подруга и наставница в одном лице. Кроме нее, у меня больше никого нет. Ей восемьдесят три года, и чем дальше, тем больше я за нее беспокоюсь, ведь она не вечна и от этого никуда не деться, хотя я и уверена, что она будет бороться до последнего, прежде чем навеки покинуть этот мир.

— Бога ради, Кей, прекрати голосить! — шикнула на меня с пола Мэгги.