Кошка мяукнула. Там, на лестничной площадке — она, Кошка. Успела выскочить, смотри-ка!

— Что же делать с тобой? — Николаев чуял всем, чем можно, что нельзя медлить. Вот-вот явятся другие любители поесть свежего мяса — а сможет ли бластер выстрелить ещё хотя бы раз, неясно. Спасаться надо!

Он поднял кошку на ладонь, и та громко замурлыкала, вцепляясь когтями в руку.

— Чёрт, зараза! — Николаев сунул зверька в карман куртки. — Сиди тихо! Будешь царапаться — выброшу!

Удивительно, но Кошка поняла его. Едва её сунули в карман, умолкла и не дёргалась.

* * *

На улице Николаев первым делом увидел дворника. Потом уже понял, что это был дворник: он сидел на коленях, спиной к двери в подъезд, и издавал странные звуки. Что-то жадно ел.

— Что… — и дворник обернулся. Очень резво обернулся, и крайне резво бросился на Николаева.

Снова вспышка, снова запах озона, снова сквозное отверстие в голове. И тут Николаев увидел, что на улице творится ровно тот же кошмар. Эти, искусанные и окровавленные, были повсюду. Крики в отдалении, звуки выстрелов — некогда стоять и глазеть!

А на дорожке, у соседнего подъезда, шагах в двадцати от Николаева, стоял… Петрович. Точно, он! На плече — аккордеон без чехла, в руке трость. Стоит и смотрит на Николаева. И непохоже, что ранен.

— У нас там… — начал было Николаев, но Петрович молча указал тростью за спину Николаева. Верно: ещё двое живых мертвецов выбежали из-за угла. Странно, но Николаев не потерял голову, действовал ясно и чётко — два нажатия на крючок, оба лежат. Это сон, подумал он. Вот это точно кошмарный сон. Бластеров, или что это, не бывает. И этих, живых мёртвых, тоже.

Петрович как стоял, так и остался стоять. Просто смотрел на Николаева. А за спиной Петровича появился ещё один — бежал в их сторону от поворота дороги. Николаев бросился к старику, держа бластер наготове, а Петрович, невозмутимо, поднял свою трость, развернулся, и огрел ею живого мертвеца — или кем ещё можно быть с такими ранами на горле и руках.

Мертвец рассыпался в пыль. Николаеву захотелось даже протереть глаза. Точно, рассыпался — от удара трости превратился словно бы в груду пепла или песка. Так и рухнул. Петрович кивнул, и посмотрел Николаеву в глаза.

— Сам цел? — поинтересовался он.

Николаев быстро осмотрел себя. Укусов нет, в крови почти не перепачкался. Вроде цел.

— Нам туда, — указал Петрович за угол. Судя по крикам, сиренам и выстрелам, повсюду творится одно и то же.

— Что… — начал было Николаев, очень уж странно вёл себя старик. Слишком спокойно и уверенно. Понятно, что фронтовик, многое пережил, но чтобы такое?

— Подержи. — Петрович отдал трость, и сдвинул аккордеон вперёд — чтобы играть, понял Николаев. И заиграл — то самое, «На сопках Маньчжурии». И пошёл, в указанном им самим направлении.

Николаев шёл, озираясь, готовый стрелять. Странно: перед тем, как старик заиграл, к ним двоим бежало трое или четверо зомби (слово пришло на ум неожиданно) — но, едва только Петрович заиграл, как мертвецы потеряли интерес к добыче, и поспешили в другую сторону. Что всё это значит?

— Держись рядом и береги заряды, — посоветовал Петрович. Так и пошли. Идти оказалось недалеко, к школе за углом, и сколько вокруг бегало этих — словами не описать. Много. Но на них с Петровичем внимания не обращали, хотя пробегали иногда совсем рядом. Конец света, подумал Николаев. Я наблюдаю конец света. Самый настоящий.

Дверь школы открылась перед ними — там стояла девушка в чёрном плаще и чёрной же повязке на лбу. Что-то она сжимала в руке, но не было времени приглядываться.