Изменить размер шрифта - +
Сегодня, вопреки обычаю, он в курительную Ингрид не отпустил, а повел в буфет, угостил кофе с тортом, купил коробку ее любимого шоколада «Линдт» с горчинкой и вообще был необычно любезен и внимателен.
– У меня медвежий аппетит к горькому шоколаду…
– Русские говорят – не медвежий, а волчий аппетит, – поправил по немецки Этьен.
– Но аппетит, несмотря на ошибку, у меня не пропал! – упрямо сказала Ингрид.
Она поглядывала на своего новоявленного кавалера и только удивленно подымала брови, а он делал вид, что не замечает ее тревожного недоумения.
Большую часть первого антракта он прилежно фланировал с рослой фрейлейн по фойе. Дождь прекратился, видимо, собирался с новыми силами, и зрители заполнили балкон над театральным подъездом.
Сегодня для горожан погода лишь неприятная, скверная, а для Этьена она оказалась еще и нелетной. Про густую облачность летчики говорят «молоко». Но сегодня он хлебал «сгущенное молоко». Краснея, вылез он после неудачной посадки из кабины учебного самолета «авро», который здесь называют «летающей стрекозой». Пришлось выслушать длинное нравоучение инструктора Лионелло, который при этом раздраженно похлопывал себя по кожаным брюкам перчатками с раструбами.
«С воздушного корабля – на «Бал маскарад», – усмехнулся про себя Этьен. Но ему так хотелось побывать сегодня в опере! На днях он уезжает в Германию и может там задержаться недели на две. Когда то он вновь выберется в «Ла Скала»?
Этьен и фрейлейн Ингрид постояли на балконе, подышали влажным воздухом, покурили.
Света фонарей не хватает на всю площадь, но Этьен отчетливо представляет себе каждый из домов, обступивших ее. Лишь в этой стороне площади звучит музыка, а с трех других сторон – в здании Итальянского коммерческого банка, в бухгалтерии муниципалитета и в каком то обществе взаимного кредита – дни напролет считают, вертят ручки арифмометров и выводят дебет кредит…
– Даже на вас, герр Кертнер, музыка действует благотворительно, – донесся будто издалека голос Ингрид; она упрямо практиковалась в русской речи, когда рядом никого не было.
– Благотворно, – поправил ее Этьен вполголоса и продолжал по немецки: – Гм, всего одна коробка шоколада – и вы уже делаете мне комплименты.
– Не говорите гадостей. Только плохие люди равнодушны к музыке.
– А как тогда быть с Сальери?
– «Моцарт и Сальери»? – Ингрид осмотрелась и полушепотом спросила по русски: – Разве это не есть легенда? Я думала, одна из сказок вашего Пушкина. Как там сказано? Идет направо – заводит песенку, идет налево – говорит сказку…
Никто сейчас не мог их подслушать, и все таки Этьен считал упражнения Ингрид неуместными. Сам он сказал по немецки:
– А может, «Моцарт и Сальери» не легенда, а быль? Может, Сальери отравил Моцарта? Из черной зависти…
Ингрид продолжала разглагольствовать. Она убеждена: многие сегодня уйдут из театра облагороженными, музыка сделает их более умными, чуткими, счастливыми, чем они были еще вчера.
– Счастливее – могу согласиться. А вот умнее… Боюсь, мы с вами этого правила не подтверждаем.
– Бойтесь, пожалуйста, только за себя, герр Кертнер. Что касается меня, то я… – И добавила по русски: – Сегодня поумничала…
– Поумнела, – шепнул ей в ухо Этьен, не наклоняясь: оба одного роста…
– Простите, поумнела. Мне жаль тех, кто не есть любитель музыки. Кому косолапый Михель Топтыгин – как это говорят русские? – сел на ухо.
Быстрый переход