– Так.

– Тогда ладно.

– Мне пора. – Фрэнки снова поднесла телефон к уху. – Мама, я уже иду обратно. Буду через пять минут. Успокойся, пожалуйста.

– Пока! – крикнул ей парень.

– Надеюсь, мороженое тебе понравилось! – откликнулась Фрэнки.

– Я больше люблю ванильное! – заорал он в ответ.

Когда она снова к нему повернулась, он уже исчез.

Фрэнк-старший стал Фрэнком-старшим, что его вполне устраивало.

Когда Фрэнки было пять, родители развелись. Рут считала, что Фрэнк-старший недостаточно высоко оценивает ее умственные способности и личные достижения. Фрэнка-старшего (васпа-атеиста) раздражало, что Рут, иудейка, неукоснительно соблюдает все предписания и традиции своей религии. Кроме того, он считал, что необходимость поддерживать отношения с двумя маленькими девочками и эксцентричной женой мешала ему достичь совершенства в гольфе и медицинской карьере (не настолько блестящей, как ему бы хотелось). После развода Рут забрала детей и переехала к семье в Нью-Джерси, а Фрэнк-старший остался в Бостоне, ежемесячно навещая дочерей и оплачивая счета из частной школы.

Старший Бэнкс специализировался на болезнях легких. Но на самом деле его куда больше занимало общение с товарищами по Лиге плюща, чем недуги пациентов. Он учился в Алабастер (в то время, когда школа была еще полностью мужской), а потом в Гарварде – так же, как и его отец в свое время закончил Алабастер и Гарвард.

«Стариком» обычно называют бывшего однокашника, но, по мнению, сложившемуся у Фрэнки задолго до того, как она так резко поумнела, ее отец так и не стал бывшим. Годы, проведенные в школе, все еще играли слишком большую роль в его жизни, в том, как он сам себя воспринимал. Те, с кем он учился, оставались его ближайшими друзьями. Он играл с ними в гольф, приглашал выпить, отдыхал в их загородных домах. Он рекомендовал их на должности, а они отправляли к нему пациентов и приглашали в попечительские советы. Эти люди сводили его с другими людьми.

Через десять лет после развода его медицинская практика стала приносить намного больше дохода.

По дороге в Алабастер Фрэнки с матерью заехали в Бостон за Фрэнком-старшим. Он не принимал особого участия в жизни дочери, но отказаться от возможности прогуляться по кампусу и вспомнить славные деньки не мог. Всю дорогу до школы они с Рут сохраняли напряженное и неискреннее перемирие.

Сидя за рулем, Фрэнк-старший рассказывал о том, как катался на коньках на пруду и ходил на футбольные матчи.

– Это лучшие годы твоей жизни, – вещал он. – Сейчас ты заводишь друзей, которые останутся с тобой до конца жизни. Эти люди устроят тебя на работу, а ты устроишь на работу их. Эти связи дадут тебе возможности, Заинька. Возможности.

Рут вздохнула:

– Нет, правда, Фрэнк. Мир стал намного демократичнее.

– Если мир меняется, – фыркнул он, – то почему же я плачу за Алабастер?

– Чтобы дать ей образование?

– Я плачу не за образование. Его можно получить куда дешевле, чем за десять тысяч в год. Я плачу за связи.

Мать Фрэнки пожала плечами.

– Я просто хотела сказать, чтобы ты на нее не давил. Пусть Зайка сама разберется.

– Эй, мам, – раздался голос Фрэнки с заднего сиденья. – Я тоже умею говорить.

Фрэнк-старший сделал глоток кофе из термоса:

– Я пытаюсь быть реалистом, Рут. Так устроен мир. Ты находишь себе компанию, ты входишь в нее, и это сильно упрощает жизнь. Теперь для тебя не проблема найти правильных людей для решения любой задачи.

– Это непотизм.

– Это не непотизм, а мироустройство.