|
И пленники очень похожие на нас. Эти твари нам не сильно удивились и обращались с нами явно опытно. Вспомните, они сразу разделили нас на мужчин и женщин. Если бы они видели людей впервые, то не стали бы это делать. – Почему? Они видели, что мы отличаемся между собой, и разделили нас. – Смысл им разделять нас? Зачем, по-твоему, в тюрьмах принято держать отдельно мужчин и женщин? Я отвечу – если держать вместе, будут неизбежно вспыхивать конфликты. Откуда аборигены могли про это знать? Я тоже отвечу – они это знали, потому что уже имели дело с людьми! Ты все еще сомневаешься?! Если да, ты можешь оставаться! Эй вы! Все! Я с Киром ухожу! Мы это решили давно, и нам сегодняшние дела только на руку! Хотите – оставайтесь! Но учтите, склад с халвой сгорел, другой пищи в округе нет! Вам волей-неволей придется уйти из поселка, если охрана не очнется! А впрочем, чего я перед вами распинаюсь! Арривидерчи! Андрей, сорвавшись с места, кинулся за Киром – тот, не дожидаясь окончания «митинга», уже пошел куда-то на запад. Интересно, почему на запад? А какая, впрочем, разница – они все равно понятия не имеют, в какую сторону следует идти, так что пусть будет запад. Хотя надо бы это исправить – на юг свернуть. Может, там и не лучше, чем на западе, но, если пройти далеко, должно стать хотя бы потеплее. Догнав Кира, Андрей обернулся, не сдержал довольной усмешки – оставшиеся семнадцать пленников спешили за ним. Правильно – им некуда деваться. Глава 4 Добрыня впервые выбрался из поселка верхом. Он бы с удовольствием и пешком прошелся – час туда да час обратно, но лучше верхом. Неприятно, конечно, но пора привыкать к седлу. Вон даже дети малые вовсю гарцуют – чем он хуже их? Стыдно получится, если бессменный правитель островитян не научится в седле хорошо держаться. Тут практика нужна, так что если есть возможность, надо брать лошадку. Лошадей у них теперь много – своих почти восемьдесят голов и у пришлых кшаргов десятка два. Если южане не обманут, то этим летом еще табунок на кораблях доставят. Добрыня уже прикидывал – для полного счастья его людям необходимо двести лошадей. Вот тогда хватит и на сельхозработы в период вспашки и сева, и на перевозку грузов по суше, и патрульных можно посадить на коней. А там, как знать, может, наконец появится у землян и своя кавалерия. А что, было бы неплохо. Сотня конных мушкетеров, выпущенная на берега Хайтаны в глубокий рейд, шороху наделает знатного. Попробуй их там на равнине поймай. Уже не получится такого, как при зимнем походе, когда войско землян зажали посреди заснеженной степи и изрядно потрепали. Эх, расслабились тогда! Шапкозакидательскую болезнь заработали!.. Решили, что если нашествие Хайтаны отбили, то теперь можно их всерьез не опасаться. Мол, переломили хребет гадине, остается добить. Ага… переломили… Так переломили, что драпали потом оттуда, бросая пушки и обозные телеги. Обидно до сих пор – столько добра потеряли и столько хороших ребят там осталось. А ведь землян не так уж и много, даже небольшие потери неприемлемы – смертность из-за войн зашкаливает. Стоп, хватит о плохом вспоминать. А то народ шептаться начнет, что Добрыня уехал чернее тучи. Надо побольше оптимизма. Не все же время им побеждать, не стоит по полгода скрипеть зубами при мысли о былом поражении. Да и поражение это можно смело считать ничьей: из Хайтаны армию землян выбили, но набеги на северян не возобновились. Отгоняя темные думы, Добрыня принялся по-хозяйски обозревать окрестности. Позади удаляется стена поселка, левее вздымается цепочка водяных колес. Сила реки заставляет работать многочисленные машины: поддув металлургических печей, пилорамы, прессы, мельницы, станки. Хрустальная река, выше устья Молочного ручья, жестоко стиснута плотинами и бревенчатыми стенами, – давно уже работает на благо бывших островитян. |
