Помню, что я зашла на кухню. Поставила чай. Нет, не из электрического чайника. Хотелось воды вскипяченной на газу. Поэтому пришлось поставить ковшик, в котором обычно варила кашу. Я чувствовала пустоту. Неприятную, пугающую пустоту и глупую детскую надежду, что все это сон. Три часа, четыре. Я ни о чем не думала. Просто сидела с кружкой горячего чая, и пила его, пока не затошнило от горечи на языке.

Уснула я за столом, положив голову на руки.

Меня разбудил будильник, что прозвенел в комнате. Хлопнула дверь в ванной. Гриша собирался на работу. Что я к нему испытывала? Разочарование. Не было ненависти или страха. Разочарование в нем, как в человеке. Теперь он для меня был слизняком, противным слизняком, от которого хотелось избавиться. Я все еще находилась в шоковом состоянии, но чувство гадливости, которое появилось стоило ему зайти на кухне, запомнилось мне на долго.

— Сегодня я уеду к маме. Во вторник мы с Ваней переедем на съемную квартиру. Куда Лику девать будешь? — прошептала я. Голос пропал. Я с трудом могла говорить.

— К бабушке пусть едет. — ответил Гриша, окинув меня внимательным взглядом.

— С разбором вещей закончишь сам. Свои и Ванины я собрала. Надеюсь, квартиру удастся быстро продать.

— Я тоже на это надеюсь. Потом созвонимся по поводу детей. — спокойно сказал он, словно не было той отвратительной ночи.

Я только кивнула. У меня было желание, чтоб больше его вообще не видеть и не слышать, но я понимала, что это не получится. Нас связывали дети. Когда он ушел, я сдернула постельное белье и выкинула его. Пусть оно было недавно куплено, но видеть его я больше не могла. В помойку отправилась и ночная рубашка. Я легла прямо на матрас. Было плохо. Слезы стояли в глазах, но плакать я больше не могла.

— Привет, моя хорошая. Как вчера дошла? Не смог вчера тебе позвонить. Уснул. — раздался голос Антона в телефонной трубке.

— Нормально. — просипела я.

— Тебя плохо слышно.

— Голос пропал.

— Болеть не нужно. А то разболеешься, как мы с тобой в следующие выходные гулять пойдем?

— Я не знаю получится ли. Я теперь с Ваней буду.

— Значит и его с собой возьмем. Все будет хорошо. Сонь. Не расстраивайся. Черная полоса рано или поздно закончится.

— Хотелось бы в это верить.

— Так оно и будет.

А ведь он прав. Все рано или поздно закончится. Надо пережить это время. Переждать. Дальше все будет хорошо. Ведь плохое не может длится вечно. Когда проснулись дети, я накормила их завтраком. Сказала Лике, что отец велел ей к бабушке ехать. Она все еще меня игнорировала. Делала вид, что я пустое место. Так только подростки могут игнорировать. Хотелось встряхнуть ее, заставить со мной поговорить, но я сдержалась.

— Хоть ты на меня и обижена, если будут проблемы всегда звони, приезжай. Я помогу. Надеюсь со временем ты поймешь, что я ни в чем не виновата. — сказала я. На мои слова Лика только хлопнула входной дверью. Я только про себе повторила, что она находится в подростковом возрасте, когда такое поведение вполне нормально. Только мне неприятны ее выкрутасы, как матери.

Вечером мы с Ваней уже сидели у бабушки на кухне. Родная квартира всегда действовала на меня успокаивающее. Все знакомые с детства вещи на своих местах. Мама не любила перемены, предпочитая хранить воспоминания в вещах. За всю жизнь она только диван на кухне поменяла, и то потому что он истрепался. А так все те же кухонные шкафчики, которые были повешены, когда я в первый класс пошла. Та же чехословацкая стенка, которой мама очень гордилась.