Микаэла приподняла изящную черную бровь.

– Ты рассказываешь о Харрисоне так, как будто он часть нашей семьи.

– Ему нужна была поддержка, и да, я действительно отношусь к нему, как к сыну. Ему всегда рады в нашем доме.

Фейт улыбнулась и поставила готовую вазу на подставку. После обжига керамика приобретет красивый светло-коричневый оттенок. Фейт знала, что муж скоро заведет с Микаэлой разговор о том, что Харрисон – подходящая для нее кандидатура. В своем желании видеть дочь замужем, устроенной и благополучно воспитывающей его внуков, Джейкоб не всегда был деликатен.

Харрисон провел рукой по сломанному носу. Он не ожидал почувствовать такое возбуждение, такую потребность не просто увидеть Микаэлу, но и зажечь ее. Его опыт по части женoин был довольно ограниченным: борьба за финансовую независимость отнимала слишком много времени и энергии. Он хотел ее.

Поначалу этот факт шокировал Харрисона, а затем он понял, что всегда хотел Микаэлу. Восхищался ею? Да. Она его раздражала? Да. Но какие бы чувства ни бурлили в нем, неистовые и нежные, трепещущие и возбуждающие, Харрисон знал, что Микаэла задевала в нем какую-то первобытную струну, что-то непритворное, что, будучи натянутым до предела, оставалось живым – то, к чему не мог пробиться никто другой. Кейн-младший скупо улыбнулся, предвкушая их первую встречу, а затем с привычной легкостью вернулся к цифрам, светящимся на экране компьютера.

Три дня спустя Микаэла лежала в своей спальне; апрельское солнце коснулось полок, уставленных куклами, и осветило стены, на которых были развешаны призы, полученные Микаэлой на скачках, и ее детские и подростковые фотографии. Просторная спальня Микаэлы была похожа на все другие комнаты этого большого дома. Отделанный холодным изразцом и твердой древесиной комфортабельный особняк представлял собой отличное сочетание культуры Запада и вкусовых предпочтений Фейт.

Спальня Микаэлы была частью новой пристройки, а недалеко, всего в нескольких футах, располагалась бывшая детская. И хотя Фейт вынесла колыбельку, старое кресло-качалка осталось, и комната, тщательно обустроенная и декорированная, но лишенная первоначальной идеи, казалась бесполезной.

Микаэла закрыла глаза и услышала сквозь рассвет шепот старой песенки: «Неж-но и не-спеш-но…»

Девочкой она положила монету на стол, чтобы та оберегала Сейбл, но талисман не смог этого сделать.

Микаэла вспомнила, как мать задержалась на пороге комнаты и на ее лице проступило страдание. Она обернулась к Микаэле, в глазах заблестели слезы: «Я знаю, что она жива. Она вернется к нам».

Дверь в спальню распахнулась, и дверной проем заполнила высокая худощавая фигура Джейкоба. Раньше по вечерам он всегда заходил взглянуть на спящую дочь, чтобы убедиться, что она в безопасности. Однако он так и не смог простить себе, что в ту ночь, двадцать семь лет назад, захотел побыть наедине с женой и позволил, чтобы его новорожденный ребенок был похищен.

– Со мной все в порядке, папа, я просто устала.

При звуке ее голоса Джейкоб слегка расслабился.

– Рад, что ты дома. Спи, милая.

– Отец, мама думает, что Сейбл вернется.

Джейкоб медленно вздохнул и потер грудь, где навсегда засела боль за его жену и ребенка.

– Я знаю. Сейчас ей было бы двадцать семь.

– Ты ведь никогда не верил, что это Мария ее похитила, правда?

– Ни секунды. Я знал отца Марии и знаю ее семью. Мне неприятно, что это так на них отразилось и им пришлось переехать отсюда. Но факты говорят, что Мария пропала и пропал ребенок.