– Серафим. А вы Мила.

– Простите, у вас проблемы?

– Да. Вы. Я не знал, где удобней с вами познакомиться.

– Зачем же знакомиться, если вы и так знаете, как меня зовут?

– Я хочу, чтоб вы познакомились со мной. Разрешите вас проводить?

Она подумала: когда он садился за столик, виолончелистка наверняка видела его, в оркестре этого человека тоже знают, в случае чего – составят фоторобот. И чуть не рассмеялась: кто же будет светиться, имея подлый умысел? Нет-нет, ее подозрительность чрезмерна и необоснованна.

– Ну, проводите, – разрешила она из любопытства.

Шли пешком – Серафим предложил прогуляться – и много говорили. Он оказался не то чтобы интересным, но занятным. Например: он не любил музыку и особенно в исполнении оркестра, в котором работала Мила.

– Зачем же ходите на концерты? – поразилась она.

– Из-за вас. Вообще-то я люблю слушать музыку, но когда это происходит попутно за каким-нибудь делом. А тратить время на сидение в филармонии, простите, – роскошь. Сейчас его следует использовать с максимальным уплотнением графика, зря потраченных минут не должно быть.

– Вам не кажется, что вы зря тратите минуты на меня? – поддела его Мила.

– Ни в коем случае. – Серафим возразил с серьезностью, с какой обычно обсуждают стратегические задачи где-нибудь на предприятии. – Я говорил о времени как о высшем благе, данном человеку, ведь его отпущено мало, слишком мало. Но помимо времени нам отпущен ряд эмоциональных категорий, ради которых мы живем и тратим время. Понимаете?

– Боже, как сложно, – рассмеялась она, останавливаясь у подъезда. – Моего ума не хватает объять ваши умозаключения. По-моему, вы рассудочный сухарь.

– Разве иметь рассудок плохо? А насчет сухаря вы не правы, у меня много достоинств, если хорошо присмотреться. Мила, а почему арфа?

– Потому что это инструмент богов, – полушутя сказала она. – Звуки арфы, как воздух, нежные и прозрачные. Я уже дома. Спасибо за интересную беседу.

– Как! Вы не пригласите меня на чашку чая?

– Это уже чересчур для первого свидания.

– Вот видите, вы как раз и тратите время впустую, вместо того чтоб узнать меня ближе за более короткий срок. Вас сдерживает страх предрассудков. Мила, май – не самый теплый месяц в году, я немного продрог.

– Ну что с вами делать, – всплеснула руками она, снова рассмеявшись. Он необычен, необычны его взгляды, высказанные в непринужденной форме, будто это не устоявшаяся позиция, а всего-то способ понравиться оригинальностью. – Заходите, раз настаиваете. Предупреждаю: у меня не убрано и есть нечего.

Пока Мила согревала чайник на кухне и готовила бутерброды, Серафим неплохо освоился, во всяком случае, снял пиджак и рассматривал диски с записями музыки, взяв их с полки. В общем, чувствовал себя как дома. Что удивительно – его раскованность не была развязностью.

– У вас много джаза, – сказал он, когда Мила принесла чай. – Поставьте Армстронга, этот голос не спутаешь ни с одним. Он, как и его труба, выкручивает нутро наизнанку, застревает в каждой клетке.

– Вы же не любите музыку, – разливая чай, напомнила Мила.

– Джаз – не музыка, а состояние души.

Вот так и выясняется – мимоходом, – что скрыто в человеке. Мила уже более пристально изучала Серафима, достаточно неординарного, чтобы появилось желание узнать его ближе.

– Чем вы занимаетесь? – поинтересовалась она, включая проигрыватель и ставя диск.

– Всем понемногу. Я предприниматель, а мелкие лавочники обязаны заниматься всем, что связано с их делом.