Я понимаю, многие представляют себе казаков сегодня по кинофильму «Тихий Дон» этакой сплошной дисциплинированной конницей. Другие, те, что помоложе, думают, «казаки» – маскарадная забава безработной части мужского населения юга России. Всегда в маскарадных костюмах, с импотентно висящими у ног музейными нагайками и лихо подкрученными к небу усиками‑сабельками. При этом с глазами, вечно просящими у государства денег на организацию своего потешного войска. И, судя по всему, небезуспешно. Иначе как объяснить, что среди есаулов в наши дни появились такие фамилии, как Рабинович, Швеллер и Драхман... Правда, как сказал один из остряков писателей‑евреев в ресторане Дома литераторов, это вполне возможно только из чувства ностальгии еврея по нагайке.

На самом деле в те давние времена казаки были самым буйным, не поддающимся воспитанию российским сословием. Недаром даже детская игра называется не просто «Казаки», а «Казаки‑разбойники». Дети – наши экстрасенсики, правильно ощущают историю. Самым зазорным у казаков всегда считалось работать. Одна моя знакомая, потомок казачьего рода, рассказывала, что однажды ее дед, отчаявшись, в 30‑х годах пошел работать грузчиком на пристань. Так его друзья‑казаки в знак презрения выстроились на причале и дружно показали ему голые зады.

Петр и казаки – два главных пугала европейских стран запоздавшего российского средневековья. До сих пор многие на Западе представляют русских по образу казака‑разбойника! Полудиким, степным кентавром с генами скифов и печенегов. До сей поры у поляков и венгров не развенчали этот образ русских даже Достоевский, Толстой, Пушкин и Гоголь. Зато очень удачно его подкрепили разъехавшиеся по всему миру «новые русские кореша» со скифским золотом на пальцах и шеях.

* * *

Горцы тоже не остались в долгу перед казаками‑разбойниками. Отныне у них появились новые удовольствия: украсть в станице скотину, пострелять по бегущему за Тереком человеку. Принести скальп казака к домашнему очагу невесты стало у чеченской молодежи признаком совершеннолетия и доказательством, что жених созрел, налился силой для медового месяца.

Наверное, эти две взрывоопасные смеси – казаки и горцы – еще долго продолжали бы искриться, потираясь друг о друга немаркированными границами, если бы в это время совершенно неожиданно не попросилась в состав России Грузия. Попросились грузины добровольно и этим перехитрили даже хитроумных армян, понимая, что они как и русские, тоже православные, значит, им не откажут. Снизу Грузию подпирала Османская империя, грозилась устроить когда‑нибудь резню. С других сторон теребили мелкие кочевые племена. К концу XVIII века почти все они приняли мусульманство, принеся этим общую клятву вечно дружить против вываливающейся на них из своих объемов России.

Я уже не раз замечал, что грузины хитрее армян настолько, насколько ежик хитрее лисы. У армян все хитрости на лице, как у лисы. Сначала в дверях появляется хитрость, а за ней уже входит сам армянин. А по ежику никогда не скажешь, чего он хочет. Главное для него – вовремя ощетиниться. Грузины вовремя поняли, что дешевле ощетиниться и впредь защищаться российской армией, чем своей. Тем более что собственная армия всегда напоминала нечто среднее между армией и хором. А защищаться от турок хором бесполезно.

Руководствуясь со времен Петра I имперскими замашками, Россия тоже обрадовалась грузинскому предложению. Она всегда была рада расширить свои границы на дармовщинку. И тут же вошла в дружбу с Грузией своей армией и погранзаставами, а Грузия в ответ внесла в этот новый союз чувство благодарности и клятву в вечной преданности. Естественно, не подозревая, что когда‑нибудь во главе ее будет стоять Шеварднадзе.

Все это было б полбеды, если бы в это время не попросился в состав России еще и Азербайджан. Видимо, азербайджанцы услышали, насколько после объединения веселее запели в горах грузины, и тут же сообразили, как это выгодно дружить с соседом, который верит заверениям и клятвам.