Через минуту она уже выбежала из кабинета, схватила Сашу за руку и поволокла его за руку домой. Был осенний вечер, и теплое заходящее солнце ласкало их лица, убаюкивая тревогу.

«Нет, все таки нельзя принимать решения из одного только страха, – думала Катерина, решительно шагая по аллее. – Страх не ведает, что будет завтра. Он не может этого знать. Даже я не могу этого знать. Страх это просто страх. Он существует сам по себе и нужен только для того, чтобы портить жизнь. Да, верно, страх все время только и делает, что портит мне жизнь, отравляя мои дни, убивая ту малую радость, что у меня есть. Будь, что будет!»

Володя был счастлив, когда она ему рассказала, а Катерина была рада его счастью. Он даже на следующий день вернулся с репетиции из оркестра совершенно трезвым. От этого у нее началась эйфория. Казалось, ребенок был тем недостающим звеном их брака, который постепенно выведет мужа на правильный путь.

Катерина не ходила, а летала, спала меньше, работала больше, была энергична и полна уверенности в завтрашнем дне. Ей даже казалось, что от ее настроя все и зависело: стоило ей по другому взглянуть на жизнь, перестать бояться, и все переменилось. Она корила себя за свои страхи и недовольство, думая, что сама притягивала свои несчастья. Ведь теперь все было хорошо.

Однако эйфория продлилась недолго. Через две недели Володя снова выпил, меньше, чем раньше, но все равно выпил. Катерина ворчала все выходные, а он отшучивался, пытался приобнять и поцеловать ее. Пока не выдержал и не высказался:

– Мне кажется, ты всегда любила меня меньше. Всегда. Для тебя я – не главное. Не важно, что я думаю, чувствую, обижаюсь ли. Для тебя главное, чтоб все было по твоему.

– По моему? – закричала Катерина. – По моему? Что в моей жизни идет по моему? То, что я пашу на заводе? Или готовлю вам с Сашей первое, второе, третье каждый день? Или спину срываю за стиркой? А глажка, а уборка? Нет, ну ты скажи мне? Что из этого идет, как ты говоришь, «по моему»? – Она с особенной издевкой произнесла последние слова.

– Да как ты не поймешь, что я выпиваю не от хорошей жизни? – В его голосе слышался немужской надрыв, который Катерина почти никогда не слышала раньше. – От скуки, от бесцельности всего! Жизнь наша – тоска зеленая!

Тоска! Катерину разрывало возмущение. Если бы он надрывался по хозяйству, как она, никакая тоска никогда бы не посетила его дырявую голову.

А через неделю приехала семью двоюродного брата из деревни. Им хотелось посмотреть город, погулять по паркам и магазинам. На выходных Володя и Леша весь вечер пили, пили по черному, как умели только в наших селах. Все это сопровождалось тошнотворными разговорами «за жизнь».

Жена брата, простая и незлобивая женщина, уже давно спала вместе с детьми на кровати в спальне. Там почти ничего не слышно было. А Катерина и Саша ворочались на диване в проходной гостиной. Они все слышали и спать не могли.

– Мам, ну что же они кричат? – спрашивал сын. – Скажи им, чтоб спать ложились. – Его слова резали по живому. Она должна была что то сделать ради него и ради еще не рожденного ребенка. Но сделать ничего не могла.

Кое как они уснули. В два часа ночи Катерина почувствовала, словно кто то сильной рукой вытянул ее изо сна. «Все ли в порядке?» – с этой мыслью она вскочила с дивана.

Стояла непривычная и тревожная тишина. Володя лежал на матрасе на полу, а Леша до матраса не дошел, уснул в коридоре на голом полу. Стояла омерзительная пьяная вонь. Ей стало не по себе. Она зашла на кухню.

Но лишь только Катерина открыла дверь, ее обдало жаром и опалило ресницы. На ее глазах вспыхнула занавеска. Огонь перекинулся на нее с плиты, охваченной языками пламени.