В конце концов я отбросил сомнения: в ее возрасте знают, что делают, а в мои обязанности не входили заботы о ее целомудрии. Девушка излучала обаяние, обладала приятной внешностью, хотела лететь. Прочь раздумья!

Мы предоставили Еве каюту с двуспальной кроватью и иллюминатором, чтобы романтики могли вволю насладиться красотами космоса. Она привела ее в порядок – каюта не использовалась три года: повесила занавески, добыла на камбузе банки с цветами. Казалось, что Ева с успехом справится и с остальными своими обязанностями. Но как же жестоко я ошибался!

К концу вторых суток я подметил нервное напряжение у Конфуцци, Леонардо и Маршалла. У меня был громадный запас транквилизаторов, но лучшим из них, на мой взгляд, стала бы женская нежность. Поэтому я посоветовал им поменять расписание и вступить в общение с нашей новой экипажной девицей. Каждый из них для виду упирался, якобы не желая идти прежде друзей, и поскольку их споры не прекращались, я посоветовал им вытянуть жребий. Выиграл Маршалл, который без промедления направился в каюту экипажной девицы. Через пять минут он вернулся.

– Старина Маршалл – чистый пулемет, – хохотнул Леонардо.

Он стыдливо улыбнулся.

– Сожалею, но я не смог даже подойти к ней. Она сказала, что не в силах заниматься такими пустяками сегодня вечером из-за приступа космической лихорадки.

Я похолодел, услышав эти слова, но поскольку в глубине души я отвергал возможность крупных неприятностей, то пообещал всем заинтересованным лицам: – – Пошлю к ней врача. Совсем ни к чему, чтобы она заболела.

Полчаса спустя, когда я работал в своей каюте над психокартами экипажа, загудел интерфон. На связи был Толбертсон, наш целитель.

– Харпер, я только что осмотрел вашу экипажную девицу. У нее космическая лихорадка совершенно незнакомой мне разновидности, без всяких симптомов.

– Берт, сделай еще одну диагнограмму, может, что-нибудь необычное? – едва смог выдавить я.

– Может, лучше тебе приставить новый котелок? – зло возразил Толбертсон. – Девица просто симулянтка, а от этой болезни у меня лекарств нет. Это твоя протеже, Харпер. Лучше будет, если ты навестишь ее.

Я позвонил на камбуз и попросил кока до поры до времени сыпать в пищу побольше антистимуляторов, а сам пошел к Еве.

Она лежала на краю просторной постели и даже не повернула головы. Я включил свет. Не надо быть психологом, чтобы понять: она ревела. Хотя экипажные девицы реветь не должны. Они должны быть веселыми попутчицами все двадцать четыре часа в сутки. Кровь в моих жилах вскипела.

– В чем дело, Ева? – Я принял вид доброго доктора Айболита. – Вы можете объяснить мне, что с вами? Перевозбужденные люди рассеянны, а им предстоит совершить пятьдесят переходов в подпространстве, и они не имеют ни малейшего права на ошибку. И вы, Ева, единственный незаменимый член нашего экипажа.

Она отвернулась и всхлипнула – точь-в-точь маленькая девочка. Потом умоляюще улыбнулась сквозь слезы: – – Это из-за смены обстановки, но мне уже лучше. Дайте мне еще пару деньков. Мужчины немножко подождут, а?

У меня возникло ощущение, что я допустил непростительную ошибку.

Прошло еще два дня. Ева встречалась с астронавтами, ела вместе с ними, шутила. О ней заботился весь экипаж. В нее влюбились все, в том числе капитан Баннистер и я. И это было хуже всего. Мы привыкли к девицам более или менее низкого разряда.