— Я Уберто Наранхо…

Я машинально протянула ему руку — другая форма приветствия после стольких лет разлуки просто не пришла мне в голову, — и мы оба одновременно покраснели. Мы остановились на тротуаре как вкопанные, глядя друг другу в глаза и не мигая; нам нужно было пересказать семь лет, прошедшие с тех пор, как мы виделись в последний раз, вот только ни он, ни я не знали, с чего начать. У меня подогнулись коленки, сердце готово было разорваться в груди, ко мне в одно мгновение вернулась, казалось уже забытая за время долгой разлуки, страсть. Я подумала, что, наверное, тайно любила его все это время и теперь вновь влюбилась буквально за полминуты. Уберто Наранхо очень давно не был с женщиной. Уже позднее я узнала, что из всех трудностей жизни в горном лагере больше всего его удручало отсутствие нежности, женского тепла, невозможность физической близости. Если его каким-нибудь ветром заносило в город, он прямиком шел в первый же попавшийся бордель и на какое-то время, как всегда очень короткое, погружался в бездну безумной чувственности и похоти; но эти бешеные вспышки не могли утолить голод, испытываемый его молодым телом, а тем более подарить ему истинную радость и насытить его душу подлинными переживаниями. В те минуты, когда он мог позволить себе роскошь подумать о собственной судьбе и проанализировать собственные мысли и переживания, он с негодованием признавался себе, что безумно страдает от невозможности в любой момент обнять ту девушку, которая принадлежала бы только ему, ждала бы его, была бы ему верна. В третий раз нарушив правила, которые сам месяцами вдалбливал в головы своих товарищей по оружию, он предложил мне выпить чашечку кофе.

В тот вечер я вернулась домой очень поздно; у меня было ощущение, будто я не иду, а лечу по воздуху.

— Эй, что это с тобой? Никогда не видела, чтобы глаза у тебя так сверкали, — сказала Мими, которая знала и понимала меня лучше, чем я сама, и раньше меня догадывалась обо всех моих радостях и печалях.

— Я влюбилась.

— Опять?

— Нет, на этот раз все серьезно. Я ждала его несколько лет.

— Судя по твоему виду, это правда — встретились две половинки. Ну и кто он?

— Не спрашивай, все равно не могу сказать. Это секрет.

— Как это не можешь сказать?! — изумленно переспросила Мими, хватая меня за плечи. — Не успела познакомиться с парнем, а он уже пробежал между нами черной кошкой?

— Ну ладно, не злись. Это Уберто Наранхо, только поклянись, что никогда ни при ком не произнесешь этого имени.

— Наранхо? Тот самый, с улицы Республики? К чему тогда вся эта таинственность?

— Сама не знаю. Он сказал, что одно упоминание его имени может стоить ему жизни.

— Я всегда знала, что этот парень плохо кончит! Да я твоего Уберто Наранхо знала, когда он совсем сопляком был, помню, еще гадала ему по руке и на картах, и поверь мне, этот человек не для тебя. Не перебивай и выслушай: он родился, чтобы стать либо бандитом, либо магнатом, разбогатевшим на каком-нибудь преступном бизнесе; он наверняка занимается контрабандой, или перевозкой марихуаны, или еще чем-нибудь в этом роде.

— Не смей так говорить о нем!

В то время мы жили неподалеку от Загородного клуба, в одном из самых престижных и элегантных районов города; нам посчастливилось найти среди шикарных вилл небольшой старинный домик, на аренду которого вполне хватало нашего бюджета. Мими добилась такой известности, о какой раньше и мечтать не смела, и стала настолько красивой, что порой казалась не человеком из плоти и крови, а каким-то неземным существом. Та самая сила воли, которая помогла ей превратиться из мужчины в женщину, теперь была обращена на службу самодисциплине, обучению изящным манерам и продвижению артистической карьеры.