— Поехали. — Маршрут? — спросил я. — Аэропорт «Шереметьево». — А билеты есть? Магнуст кивнул, похлопал себя по карману. — А где Майка? — вспомнил я. — Она нас разыщет, — успокоил он. — Нас разыщут все, кто прошел через вашу жизнь… Их список огромен… Они похожи на похоронный кортеж… Они все дожидаются нас… Мчимся по шоссе через слякоть, дождь, брызги глины. Мне все равно. Столько раз я уже переступал этот удивительный порог лишения другого живого существа жизни, что это таинство перехода из нашей короткой теплой житухи в холодную и неприятную вечность утратило для меня всякую остроту и неповторимость. Да ерунда! Нужны удача, профессия и опыт. Когда будем подъезжать к мосту через Москву‑реку, станет уже темно…Я плавно притормозил машину, встал у бортика. — Надо протереть стекло, из‑за грязи ничего не видно. Еще убьемся на пути к свободе… Наклонись маленько вперед… Магнуст смотрел на меня подозрительно и почему‑то неприязненно. А я засунул руку за спинку его сиденья, в карман чехла, нащупал пистолет Сапеги, уже снятый с предохранителя. — Чего вы там ищете? — спросил настороженно Магнуст. — Тряпку… Он хотел извернуться боком. Но я, не вынимая руки из кармана чехла, уже повернул ствол вперед и нажал курок… Выстрел был почти не слышен, с этим тихим ватным хлопком слился следующий, следующий, пока не расстрелял всю обойму. Магнуст смотрел, не отрываясь, мне в лицо, и только с каждым выстрелом дергался, будто пугался этого звука. Рванулся последний раз и медленно осел, съехал с сиденья вниз. Я вынул руку из кармана пять раз простреленного сиденья, положил пистолет на щиток перед собой — спасибо вам, Виктор Семеныч, светлая вам память, дорогой товарищ Абакумов. Потом достал из внутреннего кармана Магнуста толстое портмоне. В кожаных створках лежали два синих конверта «Эр Франс». Я открыл один: билет первого класса — «мсье Павел Хваткин». Вложил его в свой паспорт, вытряс валюту, распихал по карманам. Вылез из машины, отпер пассажирскую дверцу, выволок Магнуста из кабины, подтащил к барьеру и перекинул его через перила… Он летел до коричнево‑серой воды бесконечно долго… Потом неслышный всплеск, потом туда же бросил пистолет Сапеги и ненужный мне бумажник. Сел за руль и помчался по плохо освещенной дороге в сторону «Шереметьева»… Пойду на прорыв! У меня паспорт с многоразовой визой, у меня билет до Парижа и какие‑то мелкие деньжата. Пройду контроль и улечу. Так когда‑то прорвался старый резидент Финн… А в Париже — сдамся. Магнуст, дурашка, ты меня с самого начала победить не мог. Еще колоду не сдавали, а у меня уже все карты на руках — козырные. Я везде буду нужен. И всегда. Всем — коммунистам, империалистам, антисемитам и сионистам, КГБ и ЦРУ, в СССР и в США, вчера и завтра. Явлюсь завтра к врагам своим вчерашним и объясню, что по идейным соображениям перебежал сегодня к своим бывшим соперникам и противникам. Мол, гражданская совесть замучила. Пробуждалась‑пробуждалась, терзала‑терзала, пока невтерпеж стало — не могу жить в условиях тоталитарной несвободы, нераскаянного государственного греха! Да, было дело — служил на очень ответственной должности в тайной полиции! А теперь вознесся на новый духовный уровень!

Вам, остолопам либерально‑демократическим, еще в какие времена папа римский Климент говорил: «Один раскаявшийся злодей Господу угоднее, чем сто Праведников».