Скорее уж его имя было выбрано просто потому, что он был знаменитым человеком[65], которому посчастливилось ступить на популярную от начала времён стезю разбоя. Это повесть о жизни разбойника, своим ремеслом заработавшего народную славу. Нет причин полагать, что Варавва был в каком-то особенном смысле приверженцем применения силы. Ибо никогда и ни в одной стране до самых последних лет не было такого дурака и дегенерата, кто защищал бы до последнего какую бы то ни было идею. И, конечно же, будь принят любой другой план, он будет тут же нарушен первым, кто решится подобрать палку. Да и сам Иисус был вернейшим приверженцем возможности использования силы. Он бахвалится: «Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?» (Мф. 26:53). Причина того, что он не призвал ангелов, проста (ст. 56): «Да сбудутся писания пророков». Это всего лишь отсрочка явления военной мощи, ибо он заявляет первосвященнику (ст. 64): «Отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных». Как могут быть брошены в Озеро Огненное Сатана и неверующие, если не могущественнейшей силой? Вряд ли это может сойти за программу «безропотного сторонника милосердия».
Читателю пора выкинуть из головы всякую мысль о том, что Иисус есть образец всепрощения. Даже в ранние периоды жизни он говорит о своей миссии в самых непреклонных тонах. В Евангелии от Матфея (10:34-35) читаем: «Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл Я принести, но меч, ибо Я пришёл разделить человека с отцом его, и дочь с
матерью её, и невестку со свекровью её». А на Кресте он говорит: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают». Неведение — единственное извинение. У него был великолепный шанс продемонстрировать благородство, простив Иуду; и он пропустил его. Ума не приложу, почему эти предрассудки о «кротком Иисусе» оказались такими стойкими. Даже Шелли, признанный атеист, утверждает в «Освобождённом Прометее» о «его мягком и кротком призраке, принимающем страдания за веру, которую он разжёг», хотя и пишет несколько раньше о «Змие Галилейском». Самая строгая критика не может быть слишком серьёзной для тех, кто намеренно калечит тексты и выхолащивает символы. Адско-пламенные евангелисты в тысячу раз лучшие критики, чем любые Ренаны. Бернард Шоу ставит себя подобными замечаниями интеллектуально ниже Билли Сандея!
Воскресение
Затем Матфей рассказывает, как через три дня ангел отворяет семейный склеп некоего Иосифа — богатого человека из Аримафеи, похоронившего в нём Иисуса, — после чего Иисус восстаёт из мёртвых, возвращается из Иерусалима в Галилею и продолжает свою проповедь перед учениками, пообещав им, что отныне он будет с ними до конца света. На этом повествование резко обрывается. История остаётся незаконченной.
Здесь не требуется никаких комментариев, кроме разве что иллюстрации очередной небрежности мистера Шоу. Нигде не говорится, что Иисус был погребён в семейном склепе Иосифа Аримафейского. Напротив, тот «положил его в новом своём гробе, который высек он в скале» (Мф. 27:60). Что значит нечто совершенно иное. Это не так уж и важно; но тому, кто рассыпал яйца, не стоит доверять нести динамит.
Датировка Евангелия от Матфея
Один из эффектов обещания Иисуса явиться вновь во славе ещё при жизни некоторых из его слушателей заключается в том, что его можно датировать без сколь угодно тщательного изучения. По-видимому, эти строки записаны на веку современников Иисуса: то есть тогда, когда это его обетование Второго Пришествия ещё могло сбыться. Смерть последнего человека, жившего тогда, когда Иисус сказал: «Есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своём», — истребила последнюю возможность обещанного Второго Пришествия и возродила недоверчивость Пилата и евреев. |