Старый отец Эмиля Оливье искупил эти мучения смертью, а сын его сделался министром того самого человека, который умертвил его отца. В самом деле, разве не достаточно нескольких слов для описания этого человека, о котором можно сказать, что он или отпетый злодей или бесхарактерная, честолюбивая и подлая душа. Он должен быть судим так же, как и его ближайший сподвижник Граммон.

Однако возвратимся к этим кровавым декабрьским дням 1851 года. Морни разослал генералам приказы без разбора уничтожать всех, кто будет противостоять с оружием в руках. Envahir la ville par la terraur — ужасом должен быть усмирен Париж, — гласил его пароль.

Ближайшие дни были холодными, падал снег и моросил дождь, но, несмотря на это, баррикады были построены во всех главных пунктах города — в предместье Сент-Антуан, в квартале левого берега Сены, в предместье Пуасоньер и на бульварах. Необозрима была толпа народа, собравшаяся на Итальянском бульваре Магдалины.

Колоссальные баррикады были воздвигнуты возле театра Gimnase и Hotel de Ville. Улица Сент-Дени тоже была пересечена очень мощной баррикадой; такие же баррикады были разбиты на канавах, протекавших через Монмартр. Все это было сделано с удивительной быстротой, и Мопа почувствовал страх.

Уличный бой начался. Это была ужасная, кровавая бойня! Сражались не только на баррикадах, но и в отдельных домах.

Морни телеграфировал генералу Маньяну: «Можете смело врываться на бульвары». И через несколько часов застонал, как во время битвы, пушечный и ружейный огонь. Улицы покрылись трупами, кровь, смешиваясь с дождевой водой, текла по камням ручьями. Деньги, розданные солдатам Флери и Сент-Арно, большей частью послужили для их ожесточения. На баррикадах на улице Сент-Дени завязался долгий, страшный бой; так же жарко сражались и в предместье Сент-Мартен, и на улице Темпель. Бригады дю Ака, Марулаца и Гербильона окружили забаррикадированные кварталы и уничтожили все, что в них находилось.

«На баррикадах, возведенных на улице Рамбуто, — доносил бонапартист Белюино, — гром выстрелов продолжался несколько часов». Наконец, бесчисленным количеством ядер баррикады были разбиты и взяты штурмом. Они были покрыты трупами их защитников. Везде царил тот же ужас.

За два часа все бульвары были оккупированы войсками: пехота стояла в сомкнутых колоннах, кавалерия заняла близлежащие улицы, там и сям виднелись двенадцатифунтовые мортиры и гаубицы. В окна высовывались сотни любопытных, тротуары заполнили женщины и дети.

Вдруг на бульваре Бонрувель открыли ружейный огонь. Очевидцы рассказывали, что этот огонь укрыл бульвар огненным облаком. В ту же самую минуту, как по команде, кавалерия, пехота и артиллерия одновременно бросились на любопытных людей, которые стояли на улицах. Стреляли в окна и во все стороны. Пушки разливали пламя по домам. Ужас и суматоха охватили всех людей. Слово Морни оправдалось: «envahir la ville par la terreur».

Когда, наконец, к вечеру третьего дня ружейный и пушечный огонь прекратился и пороховой дым рассеялся, то бульвары и другие улицы города представляли ужасный вид. Дома были изувечены и разрушены ядрами, тротуары покрыты ранеными и умершими, улицы красны от крови.