Ему казалось, что он хорошо усвоил урок; надо стать богатым, чтобы быть независимым и больше никогда не слышать от женщин обидных слов. И Кирилл стал работать. Он работал много, упорно и не без успеха, но успех привлек к нему совсем другой сорт женщин – тех, которых интересовал только его счет в банке и которым сам он был по большому счету безразличен.

В конце концов, как это всегда и бывает, он смирился – и со своей обеспеченностью, которая дала ему вовсе не то, о чем он мечтал, и с женщинами вокруг, которые говорили одно, думали другое, делали третье и лгали, лгали, лгали без конца. Пару раз он даже чуть было не женился – на тех, которые были чуть менее лживы и чуть более красивы, чем остальные; но его было не так-то легко поймать. К тому же он был наблюдателен и успел сделать выводы из скандальных разводов, в которые с незавидной периодичностью выливались браки людей его круга. А за разводами неизбежно следовал дележ имущества, склоки, сведение счетов, безобразные сцены на глазах общих детей, и это не считая по-настоящему тяжелых случаев. Ведь бывало, бывало в их кругу, что экс-жена просыпалась наутро в частной клинике для умалишенных, откуда ее не выпускали, прежде чем она не подписывала бумаги, по которым отказывалась от детей и претензий на имущество; бывало и еще хуже, когда экс-мужа (которому только пару лет назад прилюдно клялись в любви до гроба) находили в лесочке со связанными руками и пулей в затылке. А безутешная вдова, в одночасье ставшая законной наследницей, уезжала на постоянное житье на далекие острова, где пляжи с белым песком и солнце светит круглый год.

И вот, когда он, казалось бы, все узнал, все для себя решил и выбрал наилучшую линию поведения – никаких серьезных отношений, никаких намеков на марш Мендельсона, всегда и везде держать дистанцию и никого не впускать себе в душу, – в его жизни появилась Виктория Палей, не сердцеедка, не охотница за богачами, и даже не сказать чтобы красавица. Он поглядел в ее насмешливые глаза, в которых не было ну совершенно никакого уважения к его положению, связям, банковскому счету, всему тому, что он лелеял всю свою жизнь, – поглядел и пропал.

Потом он не раз задумывался, что бы изменилось в его жизни, встреть он ее раньше, когда еще не был таким очерствевшим циником; потому что поначалу их отношения складывались тяжело, а вернее сказать, не складывались совсем. Виктория находила его спесивым, самовлюбленным, невыносимым болваном, который не читает книг (в глазах писателя, сами понимаете, это весьма существенный недостаток, похлеще любого смертного греха). Кирилла раздражали ее непохожесть на других, ее занятие – сочинение детективов, которое казалось ему если не странным, то, во всяком случае, несерьезным. К тому же его злило, что она не принимает всерьез его жизненные достижения, которыми он так гордился (и которые так ценили остальные женщины). Он находил чертовски подозрительным, что Виктория не просит у него денег, не требует подарков, не говорит о виллах и бриллиантах. В конце концов решил: она притворяется, чтобы в один прекрасный момент забрать у него все. И дал себе слово не допустить этого.

Оказалось, нелегко привыкнуть к мысли, что на самом деле Виктории от него ничего не нужно; она ведь тоже подошла к их общению со своими собственными предубеждениями, которые он оказался бессилен побороть. И она была решительно настроена не принимать его всерьез. Но прямолинейный, жесткий, грубоватый с виду Кирилл оказался способен на невероятную гибкость и изворотливость там, где дело касалось ее. Он терпел насмешки (потому что чувство юмора, к тому же отточенное занятиями литературой, порой все же заводило ее слишком далеко), шел на такие компромиссы, на которые раньше вообще не счел бы себя способным. Порой, конечно, срывался, и тогда они ссорились и расходились. Но им становилось скучно друг без друга, хотя каждому нравилось изображать из себя этакого гордого одиночку, который никем и ничем не дорожит.