— С тех пор, как я уехала в Ванкувер, я наведывалась в Ричвилл на очень короткое время только для того, чтобы выполнить свои дочерние обязанности и подтвердить неофициальный титул первой красавицы города, — объяснила Эбигейл. — Последняя сплетня, которую я слышала о местном хулигане Кене Уоррене, заключалась в том, что он уехал куда-то после того, как был задержан полицией за драку в пивной и вскоре отпущен.

— Так оно и было на самом деле. Но этот хулиган вернулся через пять лет в Ричвилл, узнав, что его брат погиб, а племянницу отдали в приют. — Видя, с каким неподдельным интересом слушает его Эбигейл, Кен продолжил свой рассказ: — В детстве я какое-то время жил в приюте и сохранил об этом учреждении самые неприятные воспоминания, поэтому не мог допустить, чтобы Линда надолго задержалась там. Тогда я обратился в соответствующие инстанции с заявлением, что хочу стать официальным опекуном ребенка. В свое время старший брат взял на себя заботу обо мне, поэтому я чувствовал себя в долгу перед ним.

Опечаленное выражение лица Эбигейл заставило Кена пожалеть о том, что он излишне подробно рассказал о семейной трагедии, и Кен решил в дальнейшем быть более кратким и избегать жестоких деталей.

— Поскольку Линда была еще совсем ребенком, ветлечебница, которой владел мой брат, перешла по наследству ко мне, я осел в Ричвилле и занялся делом. Вот и все.

Несколько мгновений Эбигейл молчала, о чем-то сосредоточенно размышляя, а затем ее лицо озарилось улыбкой, от которой у Кена учащенно забилось сердце.

— Надеюсь, Линда высоко ценит тебя и твой благородный поступок. Не много найдется парней, которые в двадцать с небольшим лет отважились бы взвалить на плечи груз забот о ребенке. Тебе, наверное, на первых порах нелегко пришлось с одиннадцатилетней девочкой.

— Ты полагаешь? Возвращаясь мысленно в прошлое, могу положа руку на сердце сказать, что Линда была куда покладистее, чем сейчас. Знаешь, она уже столько раз прокалывала себе уши, что они, наверное, теперь похожи на сито. А сейчас она собирается проколоть себе нос.

— Я знаю. — Эбигейл разбирал смех.

— Да? Она тебе сама об этом сказала? — удивился Кен.

— Нет, конечно, Линда, ты знаешь, не откровенничает со мной. Просто вчера вечером я случайно услышала ваш с Линдой разговор. Она так горячилась. — Эбигейл не выдержала и засмеялась. — Особенно меня позабавил сленг, на котором она говорила. Я в ее годы не знала и половины слов, которыми твоя племянница сыплет на каждом шагу.

Кен недовольно хмыкнул.

— Это влияние улицы. Она не виновата, что растет в таком окружении. Какой из меня воспитатель? Я сам вырос на улице, мне нечего дать ей.

— Не будь слишком суров к себе и к ней, Кен. Линду нельзя назвать пропащей. По сравнению со многими своими приятелями она вполне нормальный подросток.

— Ее дружки для меня настоящая проблема. — Кен тяжело вздохнул. — Как мне убедить Линду, что она достойна лучшего будущего? Как внушить ей мысль о ее превосходстве над ублюдками, которыми она окружена?

— Я не знаю. Всех нас формирует среда, и с этим ничего не поделаешь. И все же человек способен вырваться из замкнутого круга своей судьбы. Когда я наконец набралась храбрости и ушла от Тома — это был первый шаг к освобождению от власти обстоятельств, от диктата моей среды. А Линда…

— Что ты хочешь этим сказать? Ведь у тебя, наверное, были веские причины уйти от Тома?

Кен умышленно направил разговор в другое русло. Эбигейл впервые упомянула о своем первом браке, и ему хотелось узнать поподробнее историю ее замужества.

Прежде чем заговорить, Эбигейл сделала несколько глотков воды из высокого стакана и аккуратно поставила его на белоснежную скатерть.