– Блейк! – крикнула она, стараясь перекричать треск вертолета, унесенного цветочным шквалом к реке. – Блейк, ты мертвый!

Всплески фотовспышек слились в сплошное мерцающее зарево. Мириам махала белым халатом, то ли пытаясь защитить от меня вцепившихся в ее юбку детей, то ли отгоняя неумолимо приближающегося дьявола, за которого ее силой хотят отдать. Одна во всем Шеппертоне она знала, что скоро грядет наше первое – и последнее – совокупление.

Вертолет пересек реку и продолжал удаляться. Дрейфуя в сторону церкви, я увидел, как несущаяся следом толпа сбила Мириам с ног. В ту же секунду на нее набросилась целая орда молодых женщин; ликующие секретарши раздели ее догола, а затем привязали к одной из карнавальных птиц.

Крыло о крыло с Мириам, мы поплыли над парком на облаке цветочных лепестков, а затем плавно скользнули в распахнутые окна церкви.

Одетые птицами, мы с Мириам висели в воздухе, чуть‑чуть не касаясь ногами расчехленного алтаря. Все шеппертонцы собрались в церкви, чтобы воздать нам божественные почести. Восторженные и счастливые, они парили высоко над полом, обнимаясь и беспрестанно фотографируя друг друга в последнем для них полете. Я был уже готов принять этих людей в себя, в просфору своей плоти. Я нуждался в них: их тела поддержат меня в полете, дадут мне силы выйти в большой мир. Отсюда я полечу над планетой, сливаясь со всеми живыми существами, пока не вберу в себя каждую птицу и рыбу, каждого сына и отца, – химерический бог, единящий в себе все и вся.

Глаза парившей бок о бок со мной Мириам Сент‑Клауд были закрыты, как в глубочайшем трансе. Один из огоньков в моих костях – только так буду знать я ее после нашей свадьбы.

Я протянул к ней руки для последнего объятья, но в тот же самый момент в церковь вошел Старк, с винтовкой наизготовку.

Он посмотрел на людей, плавно круживших в полумраке нефа, в десяти футах над его головой, затем – на нас с Мириам, одетых огромными птицами. На его грязном, исполосованном ручейками пота лице не дрогнул ни один мускул, однако действовал он очень быстро, словно по недавно принятому решению.

Старк вскинул винтовку и выстрелил мне прямо в грудь, затем чуть сдвинул ствол и выстрелил в Мириам.

Второе за эту неделю низвержение на землю было гораздо болезненнее первого. Умирающий, я лежал перед алтарем, в груде перьев моего птичьего одеяния. Надо мной плыли, раскачиваясь и все удлиняясь, ленточки моей летучей крови.

Глава 32

Умирающий авиатор[8]

Всю ночь я сидел, привалившись спиной к алтарю опустевшей, оставленной церкви. Скованный грузом цветов и оперения на моих плечах, я не мог пошевелиться; безвольно раскинутые, беспомощные ноги валялись передо мной словно чужие. Мириам Сент‑Клауд лежала лицом кверху, близко от меня, но вне досягаемости. Ее руки и лицо не только мертвенно побледнели, но и приобрели жуткий глянец, словно источившуюся из них кровь заменили гнилостным желтым воском. Вскоре после полуночи тонкие губы Мириам широко разошлись – беззвучный упрек мне, выкрикнутый моей мертвой невестой.

Сперва, когда мы лежали бок о бок, я надеялся, что Мириам еще жива. Старковы пули пробили наши сердца, но я твердо знал, что Старк не может меня убить, – да и никто другой в этом городишке не может. Возможно, эта моя неуязвимость распространится и на Мириам. Но затем сквозь сгустившуюся тьму я обонял, как меняется ее запах, как острая пряность пота и охотничье бешенство крови блекнут, превращаясь в заурядную смертную затхлость.

Весь пол вокруг нас был усыпан осколками цветного стекла; фрагменты Христа и святых, апостолов и евангельских животных – они отражали сейчас десятки языков рвущегося в небо пламени. Сквозь распахнутые двери церкви было видно, как пылают в тихом ночном воздухе сотворенные мною джунгли; тысячи птиц, укрывшихся в ветвях баньяна, в ужасе глядели на горожан, разводивших внизу костер из мусора, чтобы сжечь их убежище дотла.