И тот интересный седьмой этаж, роскошно отделанный в полуевропейском, полувосточном вкусе, где был удивительно чистый и свежий воздух и великолепный вид на Ганг, был предоставлен Пейхвою в мое полное распоряжение.

Когда спустилась ночь, я внимательно осмотрел все комнаты своего помещения и, убедившись, что никто не мог в них спрятаться, поднял мост и таким образом прервал сообщение с внешним миром.

В назначенный час мне послышались два отчетливых удара в наружную стену моей комнаты, я направился к тому месту, из которого они исходили, как вдруг услышал ясный стук в колпак лампы, спускавшейся с потолка.

Несколько стуков с неравными промежутками в обшитый кедровыми пластинками потолок, и все стихло.

Я подошел к краю террасы. Серебристая ночь опустилась над уснувшим Бенаресом, и волны священной реки тихо катились у подножия дворца, на последней ступеньке которого я ясно видел склонившуюся фигуру. Это был факир из Тривандерама, молившийся об успокоении усопших.

Это явление превзошло все, что я до сих пор видел, и я не мог подыскать ему подходящего объяснения, если только я не оказался игрушкой галлюцинации, то, быть может, дворец раджи и вообще полон всяких сюрпризов.

Всю ночь я провел в размышлениях. С тех пор, как я живу в Индии, я видел много странных феноменов, более или менее чудесных, но этот случай убедил меня еще раз в том, что индусские факиры спириты, и я утверждаю, что те приемы, которые они употребляют для вызывания душ предков, никому в Индустане, кроме очарователей, неизвестны. Я не встречал ни между европейцами, ни между креолами никого, кто мог бы этим похвастаться.

С большим нетерпением я ждал на другой день факира. Часть дня я употребил на осмотр ближайших к дворцу храмов и мечетей и вернулся домой к закату солнца.

Уже наступала ночь, когда передо мною внезапно очутился факир.

Факиры-очарователи пользуются привилегией являться во всякое время без доклада к самым высшим лицам, и хотя они редко пользуются этим правом в отношении европейцев, но я с первых же дней разрешил это Кавиндасами, чем еще больше расположил его к себе.

— А ведь я слышал обещанные тобою два стука, — обратился я к нему. — Факир очень ловок.

— Ловкости факира здесь нет, — отвечал он серьезно. — Факир произносит ментрамы (вызывания), и духи их слушают. Франки посетили души его предков.

— Разве ты имеешь власть над душами иностранцев?

— Никто не может приказывать духам.

— Я не так выразился… Каким образом души французов могут откликаться на просьбы индуса? Ведь они не принадлежат к его касте.

— В высших мирах нет каст.

— Итак, ты думаешь, что это мои предки навестили меня сегодня ночью?

— Ты сказал.

— Почему они не заговорили со мной?

— А ты, ты разве их спросил о чем-нибудь?

— Нет.

— Так и не жалуйся, голоса духов удостаиваются слышать лишь те, кто их об этом умоляет.

— Мог бы ты показать мне их?

— Я уже тебе говорил, сагиб, что не могу приказывать духам.

— Но как же ты производишь эти явления?

— Факир не производит их.

— Ах да… Я не точно выразился, ты просишь их проявиться.

— Я лишь произношу необходимые ментрамы, и духи позволяют себя видеть, если им это угодно.

Так я и не добился ничего. И каждый раз, как я его об этом спрашивал, он оставался невозмутимым и бесстрастным.

На террасе стоял небольшой бамбуковый табурет. Кавиндасами сел на него со скрещенными ногами по-мусульмански и сложил руки на груди.

Я велел ярко осветить террасу, чтобы ничто не уклонилось от моего пытливого наблюдения, и вот через несколько минут, во время которых факир, видимо, старался сосредоточиться на какой-то мысли, бамбуковый табурет, на котором он сидел, вдруг шевельнулся и начал бесшумно подвигаться вперед.