– Я на чуть‑чуть, у меня со вчера «хвост» остался. – Илья мрачно смотрит внутрь шкафа. Ему лет тридцать, он коротко стрижен, в меру мускулист и подтянут. Лицо нестандартное. Работа хорошего имидж‑дизайнера, вряд ли собственная. – Вдруг успею с утра…

Он наконец сует руку в шкафчик и вытягивает оттуда обмякшее тело. Тощее и маленькое, принадлежащее мальчишке лет двенадцати.

– Смелее, он тебя не укусит! – подбадриваю я.

Мальчик дергается, как от гальванического удара, поворачивается ко мне. В одной руке он держит мужчину, извлекшего его из шкафа, – теперь у того тело сдутое и невесомое, а глаза пустые, без проблеска мысли.

– Твою мать… – с чувством выдыхает мальчик тонким голосом. – Тебе хорошо острить!

– Думаешь? – заглядывая в собственный шкафчик, спрашиваю я.

– Да! – Мальчик начинает пинками утрамбовывать импозантного мужика в шкаф. Тело гнется, словно восковое. Под нелепым углом торчит нога в лакированном ботинке, галстук выбивается из пиджака. – Как! Меня! Достало!

– Давай меняться? – предлагаю я. – Ты потаскаешь посылки, а я разнесу телеграммы.

Мое сменное тело тоже ничего не весит. Это мужчина. Ему лет двадцать. На нем спецовка. Он мускулист. Лицо добродушно‑идиотское.

Строитель коммунизма с плаката двадцатилетней давности. И не поверишь, что рисовали в США.

Я ведь не стал моделировать или заказывать персональное тело. Обошелся стандартной личностью – «рабочий». Заглядываю ему в пустые глаза, прижимаюсь лбом ко лбу…

И начинаю впихивать бывшего мотоциклиста в шкаф, с не меньшим ожесточением, чем недавно Илья.

– Слушай, – мальчик тарабанит по кнопкам, закрывая шкаф, – а что у тебя все тела такие одинаковые?

Его новая личность тоже штучная и не менее хорошей работы. Симпатичный рыжеволосый мальчишка, удачные глаза и почти постоянная полуулыбка.

– Дорого стоит персональный дизайн, – отсекаю разговор.

– Брось. – Илья машет рукой. – Ничего он не стоит, сел да сам нарисовал!

– У меня совершенно нет способностей художника.

Я тоже утрамбовал свое прежнее тело и запер шкаф. Непонятно лишь зачем. Ведь этот облик и впрямь не стоит ничего. Он входит в стандартные двадцать из поставки «Виндоус‑хоум» – «дружелюбный рабочий».

Как будто где‑то в Диптауне могут понадобиться недружелюбные…

– Давай я тебе нарисую? – внезапно загорается Илья. – Раз плюнуть. Будешь все‑таки получше выглядеть, обещаю.

– Давай как‑нибудь, – говорю я. Кажется, этот разговор у нас уже был. И его предложение, и моя ответная готовность – чистая фикция. Обмен ничего не значащими любезностями.

– Ну пока. – Илья машет рукой и убегает. Уже совершенно по‑детски. Хорошая модуляция движений образа…

У меня – хуже. Иду неуклюжей походкой дрессированной гориллы. На выходе – окошко раздачи заказов. Илья уже схватил свой пакет и убежал. Мальчикам‑письмоношам положен велосипед.

Мне – хуже. Грузчикам выдают мотороллеры.

Но вначале – заказы.

В окошечке скучает Таня. Славная девушка, если это и впрямь девушка.

– Опаздываешь, – замечает она. Беззлобно, ее это в общем‑то не касается. – Есть два заказа. Кто там в раздевалке остался?

– Да вроде бы никого.

– Возьмешь оба?

– А что там?

– Пианино и рояль.

Шутит скорее всего…

– Давай, лишняя копеечка не помешает.

– Угу, – одобрительно бормочет Таня.