С инженерно-технической точки зрения самой сложной частью неожиданно оказался водопровод. Отчаивалась она. Отчаивались мастера. Отчаивались – и вновь принимались за превращение древней, почти заросшей паутины труб в… ну, в водопровод, собственно. И когда наконец во всех кухнях и ванных особнячка заработали раковины, смесители, душевые кабины – это было как начало какой-то новой жизни. Вода стала хрустально-прозрачная, голубоватая, как в Женевском озере, словно бы даже сладкая. Аркадия Васильевна и джакузи в свою личную ванную поставила! По настоянию Кэт, которая всегда обожала всевозможные эдакие штучки. Джакузи – это было, разумеется, очень приятно, спору нет. Но все-таки главным сокровищем стала роскошнейшая, с миллионом сверкающих ручек и рычажков, похожая на космический корабль душевая кабина! Аркадия стояла под колючими струйками, ощущая стареющей кожей каждую из них – и это было такое острое, такое юное, телесное счастье, что все остальное выглядело смешными, незначащими пустяками. Какая старость, о чем вы, когда можно хоть по десять раз на дню принимать такой душ!

Симпатичный, как елочная игрушка, итальянский ресторанчик в десяти минутах ходьбы от особнячка оказался тогда, во время ремонтных «катаклизмов», очень кстати. Столкнувшись с очередной «неразрешимой дилеммой», Аркадия вызванивала Кэт, и они часами сидели над вкуснейшим капучино, обсуждая, в какую сторону двигать ремонт дальше. Место было не проходное, посетителей не толпы, сидеть было уютно и спокойно. Аркадия Васильевна опасалась, что ресторанчик, затерянный в паутине тихих переулков дальнего Замоскворечья, долго не протянет. Но нет, не разорился, даже разросся немного – теперь летом можно было посидеть в спрятанном за основным залом «итальянском дворике». Заплетающий решетчатую стену плющ лениво шевелил резными листьями. На плиточном полу играли в догонялки шустрые солнечные зайчики. Пахло нагретым камнем и даже, кажется, морем. Впрочем, почему «кажется»? Может, и в самом деле морем. Есть же, наверное, какие-нибудь специальные ароматизаторы? С морской солью, например, с экстрактами водорослей и всяким таким, что сплетается в сложный, но абсолютно узнаваемый «морской» аромат.

В основном – «зимнем» – зале пахло хвоей, лимоном, полиролью, свечным воском и, разумеется, кофе.

Аркадия Васильевна сделала крошечный глоток, погладила браслет одним пальцем:

– А знаешь? Не жалко. Да и оберег это не мой, строго говоря.

– Но ты же всегда говорила… – Кэт недоуменно прихмурила идеальные брови. – Фамильный, дескать, талисман…

– И сейчас то же скажу. Фамильный. Не мой персональный, понимаешь? Твою-то семейку без всяких амулетов прямо ангелы-хранители берегут, может, сама Екатерина Великая за вами с небес присматривает. Ну а мы, Приваловы, люди земные, вот и оберег у нас вполне материальный. Да ему сто лет всего. Мое дело – чтоб этими ста годами его работа не исчерпалась, чтобы род не пресекся.

Софи выросла прелестной и своенравной до упрямства: стриглась коротко, романтическим платьям предпочитала уже и не слишком порицаемые мужские костюмы, боролась за права всевозможных угнетенных, всячески приветствовала женское равноправие и замужество называла пережитком.

Но…

Князь Алексей Воротынский, встреченный не то на автомобильных гонках, не то в богемном кафе, был так хорош, так хорош – закончил Сорбонну, стажировался у самого Нильса Бора (что, впрочем, юную графиню Бобринскую не слишком интересовало) и совсем-совсем не возражал против равноправия, представляете? И Софи не устояла.