Таков закон придуманного писателем ада, обрекающий каждого выполнять обыденную, может быть, даже любимую работу самыми примитивными орудиями. Вот что значит потерять привычное. Убрав из нашего мира всего лишь несколько орудий, мы рискуем низвести его до положения ада. Обратимся теперь к социологии.

Право, я не зову в этот ад тех, кто винит науку во всех бедах нашего сложного и противоречивого века. А такие есть. И было бы в корне неверно не обращать на них внимания. Диалектика научила нас видеть, как сближаются в общем фронте самые противоположные течения, если противоположность их мнимая. И не удивительно, что буржуазные ниспровергатели науки в конечном счете сближаются с провозвестниками технотронного фашизма.

Попробуем развить поучительный эксперимент Моравиа. Тем более что, следуя логике современных противников научного прогресса, нетрудно прийти к умозаключению, что жизнь человека второй половины двадцатого столетия и без того похожа на ад, причем совершенно не трансцендентальный, без чертей и прочих обитателей потустороннего мира.

В самом деле. Нью-Йорк, Токио и Лондон задыхаются в ядовитом тумане. Тысячи реактивных самолетов отравляют атмосферу свинцом и высокоактивными продуктами распада, которые грозят уничтожить защищающий землю от космической радиации озоновый экран. Радиоактивность уже обрекла на смерть какой-то (одного из 100000 или даже из 10000) процент будущих граждан земли. Инсектициды проникли в Мировой океан и добрались уже до Антарктиды, потоки нефти заливают пляжи, реки превратились в стоки нечистот. Куда же дальше? Так, может быть, стоит задуматься, остановиться, прекратить безумный научно-промышленный бег? А то как бы в самом деле земля не стала помойкой?

В завуалированной, но достаточно конкретной форме этот вопрос и ставит как раз Гарри Гаррисон. Причем находит на него ответ. Его экологическая программа прямо перекликается с современными воззрениями на проблему среды обитания. Американский писатель ясно говорит о том, что не прогресс сам по себе виновен в ошибках и неудачах. Напротив, только еще более глубокое проникновение в сложную систему взаимосвязей природы позволит найти правильное, гармоничное решение. Казалось бы, нехитрый само собой разумеющийся вывод, но вся суть в том, что он прямо направлен против ретроградов. Никто, конечно, открыто не заявляет о том, что хочет повернуть колесо истории вспять. Топоры раннего неолита, шадуфы и дубинки — это крайность, но почему бы, скажем, не повернуть роковой обод времени лет что-нибудь на двадцать пять — тридцать назад? Право, разве не лучше очутиться вновь в доатомной эре? "Много ли вреда способен был причинить своими действиями слабоумный или злой человек лет двадцать пять назад?" — спрашивает в одной из своих статей видный американский социолог Гарольд Грин, с которым я полемизировал на страницах "Литературной газеты".

Странный, не хочу употреблять другого слова, вопрос, думаю, что люди никогда не забудут того, что сделал Адольф Гитлер. Вот и выходит, что даже память о фашизме не позволяет нам пустить машину времени ни на двадцать пять, ни на тридцать лет назад, как, скажем, тень инквизиции не позволит опуститься до уровня средневековой культуры.

Впрочем, Грин — допустим, его риторический вопрос по поводу "слабоумного и злого" человека всего лишь неудачная полемическая гипербола — не зовет человечество назад. Он реалист, и понимает, что это невозможно, как невозможна даже минутная остановка того великолепного явления, которое получило название научно-технической революции. Но он напуган этой революцией, справедливо провидя за ней другую — социальную.