Ник работал молча, не замечая ничего вокруг. Казалось, он весь с головой ушел в этот холст, слился с этими лисами, с этим каменным выступом, с нависающим над ним чахлым деревцем. Только решетки для него не существовало.

Его пальцы взялись за кисти, быстро развели на палитре краски. В воздухе едко запахло растворителем.

Она все еще сидела рядом с ним, словно пригвожденная к месту. На ее глазах из ничего создавался целый новый мир, и создателем его, его творцом был этот ставший вдруг самым родным на свете парень. Она чувствовала, как по ее жилам бежит кровь, как глубоко в теле, где то в солнечном сплетении, словно диковинный цветок, распускается новое, пока еще неведомое чувство.

Испугавшись его силы и яркости, она вскочила с лавки и отбежала к вольеру – туда, где из угла в угол прохаживалась лиса. Вцепилась руками в решетку, уткнулась носом в прутья и замерла, прислушиваясь к себе.

А лиса все ходила и ходила из угла в угол, будто надеялась, что однажды, в один из этих проходов перед ней вдруг откроется лазейка на свободу.

– Мне их жалко, – сказала она, когда он закончил.

– Мне тоже. – Она думала, он не поймет о чем она, переспросит, станет уточнять. – Они похожи на нас. Древние люди знали об этом, а современные – забыли.

– Я про животных, – на всякий случай пояснила девушка.

Ник кивнул.

– Устала, Лисенок? – спросил он.

Она вопрос проигнорировала.

– Если я лисенок, кто тогда ты?

Парень усмехнулся, посмотрел на нее и вдруг скорчил страшную рожу:

– Серый зубастый волк!

– Не серый и вовсе не зубастый. – Она вглядывалась в него серьезно, изучая. – Пойдем, покажу.

Девушка потянула его за руку прочь от вольера с лисами.

Остановились перед клеткой с волками.

Звери были тощие, буро коричневые, облезлые и совсем не страшные, похожие на дворовых собак. В их глазах пеленой застыла неизбывная тоска и обреченность. Как и лиса, волк и волчица гуськом бегали по вольеру – туда обратно, туда обратно, от стены к стене.

– Вот он ты.

Теперь парень смотрел на нее серьезно, как на взрослую – равную.

– Смотри ка, угадала, – произнес он наконец.

То, что Ник – гений, она поняла в день, когда он впервые пригласил ее к себе домой.

Во дворе, куда окнами выходила его сталинка, вовсю цвели липы. В воздухе стоял густой одуряющий аромат. Ей казалось, его можно черпать ложкой и отправлять прямо в рот – и этого хватит, чтобы насытиться.

Она дышала глубоко, всей грудью, заполняя легкие, каждую клеточку, стараясь запомнить – и этот запах, и этот день с его солнцем, голубым безоблачным небом, насыщенно изумрудной травой.

Ник толкнул дверь подъезда, и они вошли в сумрак. Тут было прохладно, особенно после разогретого воздуха улицы. Под ноги как то слишком быстро прыгнула лестница. Девушка споткнулась, и парень поддержал ее за локоть.

– Тут всегда темно, особенно вечерами, – сказал он. – Вечно выворачивают лампочки.

Квартира была на самом верху – трехкомнатная, с высоченными потолками, с огромным, каменным, с колоннами по краям балконом, с массивной антикварной мебелью и витающей в воздухе пылью – Ник не считал нужным особенно следить за порядком.

Навстречу из глубины коридора выбежала крупная черно седая собака с изящным, тонким костяком и длинной шелковистой шерстью.

Афганская борзая, поняла девушка.

– Знакомься, это Бранд, – парень потрепал пса по голове. – Он вообще чужаков не очень жалует, так что ты с ним поосторожней первое время, – в его голосе ей послышались извиняющиеся нотки.