|
Дженни казалось очень странным, что царившая в Сноуфилде тишина как будто бы несла на себе отпечаток скорби. Она, однако, не могла понять, чем вызвано у нее такое ощущение, да и откуда оно вообще возникло. Она подумала о той тишине, которая бывает теплой летней ночью и которая на самом деле вовсе не тишина, но причудливое сочетание хлопанья крыльев бьющейся о стекло ночной бабочки, стрекота сверчков и чьих-то шорохов в траве, потрескиваний на веранде и других с трудом различимых звуков. В безмолвной дремоте Сноуфилда тоже было нечто похожее, она рождала ощущение, что где-то рядом идет лихорадочная деятельность — что-то движется, звучат голоса, кто-то с кем-то борется, — но все это происходит на грани и за гранью человеческого восприятия. Однако было в этом безмолвии и нечто большее. Есть ведь еще и особая тишина зимней ночи — тишина глубокая, холодная и бессердечная, но скрывающая в себе ожидание, что по весне все взорвется звуками пробуждающейся, растущей жизни. В этом безмолвии тоже было скрыто ожидание, и оно-то и вселяло в Дженни чувство тревоги.
Ей захотелось позвать кого-нибудь, окликнуть: «Кто тут?» Но она не стала этого делать, на ее крик могли выйти соседи, которые сейчас спокойно сидят по своим домам, и тогда она оказалась бы в глупом положении. А врач, который в понедельник на виду у всех повел себя глупо, во вторник лишился бы практики. — ...жить здесь вечно, всегда-всегда, — говорила Лиза, все еще не в состоянии прийти в себя от восторга, вызванного красотой этого горного городка. — А тебя ничего... не настораживает? — спросила Дженни. — Что именно? — Тишина. — Что ты, мне она нравится! Здесь так спокойно. Вокруг действительно было спокойно. Ни малейшего признака беды, никаких причин для волнений. «Тогда отчего же мне так чертовски не по себе», — подумала Дженни. Она открыла багажник и достала оттуда вначале один чемодан Лизы, потом другой. Лиза подхватила второй чемодан и полезла в багажник за сумкой с книгами. — Не перегружайся, — сказала Дженни. — Все равно придется еще пару раз сходить. По лужайке они прошли до выложенной камнем дорожки и направились по ней к парадному крыльцу, вокруг которого в янтарно-красных лучах заходящего солнца пролегли уже во все стороны удлиняющиеся тени, чем-то напоминающие расходящиеся лепестки ночного цветка. Дженни открыла входную дверь и вошла в темную прихожую. — Хильда, мы приехали! Никакого ответа. Единственный свет в доме горел в дальнем конце холла, за открытой дверью, что вела на кухню. Дженни поставила чемоданы на пол и включила свет в холле. — Хильда?! — А кто такая эта Хильда? — спросила Лиза, бросая свой чемодан и сумку с книгами. — Моя экономка. Она знала, в котором примерно часу мы должны приехать. Я думала, что она уже накрывает на стол. — Ого, экономка! И она постоянно тут живет? — У нее квартира над гаражом, — ответила Дженни, кладя сумочку и ключи от машины на небольшой столик под огромным зеркалом в бронзовой раме. На Лизу эти слова произвели впечатление. — Ого! А ты что, богатенькая? — Да нет, — засмеялась Дженни. — На самом-то деле экономка мне не по средствам. Но и без нее я тоже не могу обойтись. Недоумевая, почему на кухне горит свет, если Хильды там нет, Дженни направилась туда через холл. Лиза почти вплотную шла за ней следом. — Мне надо строго выдерживать часы приема, да еще выезжать на срочные вызовы на дом в три других городка в здешних горах. Если бы не Хильда, мне пришлось бы питаться одними бутербродами. — Она хорошо готовит? — спросила Лиза. |
