Жрец по-прежнему старался не выдавать ни своих мыслей, ни чувств:

— Твое величество, с тех пор как существует вселенная, не было еще государя, который мог бы сказать: все хорошо в моей стране.

— Дальше.

— Если даже находился такой царь, то он вскоре раскаивался в своих словах.

— Почему?

— Потому что убеждался в том, в чем убеждался.

— Я не понимаю твоего книжного языка. Говори яснее, Пенту. Говори, как говорят на рынке.

Жрец нахмурил брови:

— Я же не на рынке. Я не торговец зеленью…

— Вот это я знаю!.. Дальше.

— Нельзя сетовать на то, что в государстве что-то не ладится. На то оно и государство.

— Ты это говоришь как врач или как мой советник?

— Как врач.

— Что ж, по-твоему, я болен?

— Да.

— И тяжело?

— Да.

— Ты уверен?

— Да.

— Ну, так лечи.

Фараон плюхнулся на циновку, вытянул ноги, сложил на груди руки, закрыл глаза. И приказал:

— Лечи!

Жрец не трогался с места.

— Лечи, говорю!

Пенту присел на низенькую скамью, которая на трех ножках. Помолчал. Потер лоб… Нет, в самом деле, он убежден, что говорит правду. Разве плохи дела Кеми? Наступление хеттов на пограничные деревни? Но они могут и отступить! Восстание в Ретену? Оно окончилось. Тревожное положение на границах с Эфиопией? Там всегда было неспокойно…

— Твое величество, — проговорил Пенту, не глядя на фараона, — никто из нас не сотворен из камня. Тебе нужен отдых. Поезжай, твое величество, в Южный дворец. Проведи день, другой. Пробудь ночь на воде. При огнях. Слушай музыку. Это необходимо для здоровья.

— А дальше?

— Что дальше?

— Кто делами займется?

— Ты.

— А кто же предаваться будет веселью?

— Тоже ты.

Фараон присел. Уткнулся подбородком в колени. Так, как это делал в детстве. Пенту хорошо помнил совсем еще юного фараона. Юного принца.

— Послушай, Пенту, отвечай прямо и не пытайся морочить мне голову.

Пенту скорчил гримасу: он не одобрял увлечения фараона языком рынков и мастеровых людей.

— Понимаешь? Не морочь голову!.. Если к тебе приходят и говорят: бежал из каменоломни твой враг, заточенный тобою, — что ты скажешь?

— Стану искать его.

— Если его не находят?

— Наберусь терпения.

— А потом?

— Выдам сто хлыстов нерадивому хаке-хесепу.

— Сто?

— Может, пятьдесят. Для первого раза.

— Это мысль!

Фараон ударил палочкой из слоновой кости в бронзовую пластинку. И сказал вошедшему негру:

— Позови ко мне его светлость Маху.

Чернокожий выслушал приказание, не глядя на благого бога. И попятился назад, к двери.

— Скажи, чтобы шел поскорее!

Чернокожий приоткрыл дверь.

— Чтобы мчался сюда!

Чернокожий вышел в коридор.

— Пусть растрясет свой живот!

Чернокожий не посмел закрыть за собою дверь.

— Пускай спешит сюда этот грязный гиппопотам!

Фараон был словно горный поток: миг! — и сокрушит все на пути.