Рамзес, на которого это предсказание произвело сильнейшее впечатление, созвал тайный совет для обсуждения мер, которые предотвратят страшные бедствия.

Было решено скрыть это предсказание от народа, который, будучи боязливым и суеверным, мог развязать кровавую войну. Также под предлогом, что евреев стало слишком много, было решено в течение года истреблять всех новорожденных мальчиков.

Живя в Танисе, я ничего этого не знала, никого не видела и никуда не выходила. Гуляла только в садах или каталась в лодке по ночному Нилу. Очень скоро я должна была родить, со дня на день я ждала прибытия Суанро, как вдруг заметила, что Аснат находится в странном волнении.

Я стала ее расспрашивать; сперва она отказывалась говорить, но после моего приказа призналась, что опасается неизвестного врага, ибо Итамар уже дважды едва спасся от руки убийцы. Апофис и родственники умоляли его покинуть Танис, но он говорил, что не дорожит собственной жизнью и не покинет город в минуту рождения ребенка, который попадет в страшную опасность, если окажется мужеского пола. И Аснат пришлось сообщить мне о беспощадном указании Рамзеса, уже приводившемся в исполнение.

Все эти вести напугали и расстроили меня. Я не хотела, чтобы Итамар умер; он околдовал меня: я боялась его, но любила всеми фибрами души. Я послала к нему Аснат с приказанием скрыться, но это ни к чему не привело.

— Скажи Термутис, — ответил он, — что я остаюсь, и если умру ради нее, то буду счастлив.

Мое сердце сильно забилось.

— Остается одно лишь средство, — решилась я, — мне самой нужно поговорить с ним, меня он послушает.

Аснат пыталась остановить меня, но я не сдавалась. Мне хотелось во что бы то ни стало повидаться с Итамаром, и, посвятив в тайну свою кормилицу, я начала обдумывать план действий.

Ночью я выразила желание прогуляться по Нилу, мы с Аснат и кормилицей сели в лодку, управляемую четырьмя верными гребцами, и направились к кварталу чужестранцев.

Лодка причалила к роще диких смоковниц, и мы быстро направились к жилищу Иохабед.

Аснат остановилась у бедной, обнесенной забором хижины, и постучалась. Из хижины доносились стоны. Предчувствуя недоброе, я сама открыла калитку. Зрелище, представившееся моим глазам, лишило меня рассудка: среди бедно обставленной, слабо освещенной комнаты в луже крови лежал Итамар, а в грудь его по самую рукоятку был воткнут нож. Две женщины и мужчина растерянно бегали вокруг трупа.

Забыв все, я бросилась вперед, уронив покрывало, упала на колени возле мертвеца. Тело Итамара уже было холодным, я наклонилась над ним, все закружилось перед глазами. Как в тумане я видела евреек, указывавших на меня пальцами и о чем-то жарко шептавших, затем я потеряла сознание…

Придя в себя, я обнаружила, что все еще нахожусь в хижине Итамара, а спустя еще несколько минут родила сына.

Бледные и дрожащие от страха кормилица и Аснат едва дали мне поцеловать новорожденного: кормилица, женщина сильная, взяла меня на руки и вынесла на улицу.

Вскоре я лежала в своей лодке, разбитая духом и телом. Гребцы направились к дворцу.

— Всемогущие боги, — прошептала я, — сколько времени мы провели там?

— Около трех часов, — отвечала Аснат, нежно целуя мою руку. — Успокойся, Термутис, теперь все будет хорошо, никто не заподозрит, что ты разрешилась от бремени. Сама Хатор внушила тебе мысль об этой поездке.

— Ребенка убьют так же, как убили его отца, — прошептала я с горечью.

— Гляди, — сказала Аснат, восторженно простирая обе руки к сиявшему светилу, — Ра выходит из тьмы и божественными лучами освещает твое возвращение во дворец. Это — счастливое знамение для тебя и для невинной крошки, которого хорошенько спрячут.