Никита отбежал к двери, запер ее, потом задвинул штору. Когда вернулся, платье и халат висели на спинке стула, а дамы лежали уже не поперек, а вдоль кровати, укрывшись одеялами по шеи.

Так быстро Ветров не раздевался, должно быть, со времен армейской учебки. Вообще-то именно там, когда один из курсантов выразил сомнение в том, что можно на отбое раздеться за сорок пять секунд, прапорщик Пилипчук возразил: «Э-э, сынку! Колы б тоби у койку положили гарну бабу, тоди б ты и за дэсять секунд разболокся!» Тогда все это было чистой теорией, очень далекой от суровой реальности, а вот теперь Никита убедился, что «иностранный наемник» с Украины был прав на все сто.

Десять не десять секунд, но на раздевание Никита много времени не потратил. Потом отвернул край одеяла и, осторожно перебравшись через Светку, улегся в серединку, между жаркими, влажными, нежно-атласными женскими телами, раскинул руки в стороны и нежно, не стискивая, обнял обеих. Потом мягко просунул левую коленку между ляжек Люськи, а правую пристроил тем же образом у Светки. Бока Никиты оказались между их горячими и тугими животами, он мягко прижался и потерся сперва о Светкин, потом о Люськин.

Пальцы его неторопливо ощупывали их увеличившиеся, потяжелевшие груди, с оттянувшимися, удлинившимися сосками. Чем-то похожие, в чем-то разные даже на ощупь. В ответ на эту ласку четыре руки принялись гладить его по спине и по плечам, животы поплотнее прижались к его бокам, наконец, две пары губ потянулись к нему справа и слева, он тоже прильнул к ним и поцеловался с обеими сразу.

— Хватит баловаться… — задыхаясь произнесла Светка. — Пора дело делать, паровозик ты наш… Люсеньку сперва, она тебя давно не кушала. А я посмотрю, порадуюсь за нее…

Люська ни благодарить за царскую милость, ни возражать не стала. Лишь прошептала еле слышно:

— Только тихонечко, животик не раздави…

Никита послушно перенес колено через Люськино бедро, уперся руками в простыню, чтоб не наваливаться на брюхатую партнершу, и тут же ощутил, как ловкие пальчики ухватили его за прибор.

— Это я, Мальчиш-Плохиш, подлую измену устроил! — уморительно кривляясь, хихикнула Булочка и, поглаживая правой рукой то Никиту, то Люську, левой стала проделывать всякие хулиганские штучки с Никитиным оборудованием. То ворошить его головкой Люськины волосики, то поглаживать ею Люськины ляжки… Наконец она нащупала липкие краешки и мягко потянула Никиту вперед. Тот бережно и осторожно прижался к Люське, даже не толкнувши, а как бы наплыв на нее. И медленно погрузился в эту маленькую домашнюю Африку.

— Как просила, кисанька: запихнули тебе нежненько-мягенько, плавненько-сладенько! — просюсюкала Светка, на секунду отползла к изголовью и включила оранжево-алый ночничок. Теперь она могла во всей красе любоваться тем, как Никита возится с Люськой. Булочка обняла Люську за шею, положила ей руки на груди и стала плавно вращать их, потирая друг о друга.

Ну а Никита, плавно прогибаясь, отводил душу нежными погружениями в Люську, которая — он этого не знал! — после гибели Серого два месяца ничего веселого не имела, и при наличии пуза иметь не надеялась. Поэтому бедняжка лакомилась от щедрот госпожи Булочки, надеясь, что все протянется подольше и что Светуля не отберет у нее этот подарочек раньше времени.

Светка ничего, конечно, отбирать не собиралась, но и тянуть кота за хвост тоже не намеревалась. В конце концов, она просто из христианского человеколюбия поделилась, а не по обязанности. Ей и себя надо было порадовать. Поэтому Булочка делала все от нее зависящее, чтоб Люська не млела от переживания, а поскорее разряжала конденсаторы и освобождала место…

«У БЕГЕМОТА НЕТУ ТАЛИИ…»

«Девятка» малинового цвета с тонированными стеклами притормозила напротив пивбара с гордым названием «Раковый корпус».