В начале дождевого периода мы продолжали кочевой образ жизни, Странствовали по горам, по дебрям, ходили на лодке вдоль подветренного западного берега. Однажды, когда вроде бы распогодилось, мы снова навестили богатую археологическими памятниками великолепную долину Ханававе. Среди зарослей на одной скале нам попалась культовая терраса, выложенная из тщательно обтесанного красного камня. Тараща на нас большие круглые глаза, здесь стояли покосившиеся, источенные зубом времени деревянные фигуры. Высоко на склонах виднелись замурованные пещеры, но туда взобраться нам не удалось.

Однажды вечером, когда мы вернулись в долину Омоа из очередной вылазки, нас встретил в деревне Пакеекее. Он и Тиоти явно ждали нас, их вахины приготовили чудесное угощение — зажарили дикую свинью в земляной печи. А после ужина мы были приглашены на необычный лов рыбы.

Наступила ночь, очень темная, несмотря на ясное небо, так как луна не показывалась. Море дышало ровно, будто спящая красавица. Мы прошли на берег и спустили на воду две лодчонки. Пакеекее и Лив сели в одну, мы с Тиоти — в другую вместе с приемным сыном Пакеекее, юным озорником Пахо. На носу каждой лодки было привязано лубяными веревками по снопу сухой теиты, местного травянистого растения, напоминающего бамбук и достигающего трех метров в высоту. Эти снопы должны были служить факелами.

Выйдя в море, мы зажгли факелы. Они с треском вспыхнули, озаряя воду кругом и рассыпая искры в ночном воздухе. Над пляжем пальмы помахивали своими веерами; над головой у нас мерцали бесчисленные звезды. Черная вода закипела рыбешками, но мы пересекли этот косяк, продолжая идти вдоль скал к рифам Тахоа. Вторая лодка следовала вплотную за нами в праздничном освещении. Где-то вверху хрипло кричали крупные морские птицы, гнездящиеся на скальных полках.

Внезапно воздух над лодками стали пронизывать летучие рыбы. Они взлетали из черной воды блестящими снарядами, проносились через освещенное пространство и падали в море с другой стороны. Их-то нам и предстояло ловить, но не на крючок и не острогой. Летучих рыб здесь ловили в воздухе, как птиц.

Творилось нечто неожиданное и удивительное. Трескучие факелы чудесным образом приманили полчища рыб, и веретенообразные жители моря парили в воздухе, летя на свет. Впервые в жизни увидели мы таких больших и тяжелых летучих рыб. Они были с локоть длиной. То одна, то другая, рассекая воздух, словно пущенная из лука стрела, громко ударялась о борта лодки,

— Берегите глаза, — предупредил пономарь.

Сверкающие стрелы не разбирали пути, некоторые из них проносились у нас перед самым лицом.

Выпрямившись в рост в утлой лодчонке, пономарь размахивал сачком на бамбуковом шесте. Поймал рыбу на лету и быстро бросил нам под ноги. Я схватил трепещущий снаряд. Из лодки рыба взлететь не могла, она была беспомощна, как планер на земле. Чтобы взмыть над поверхностью воды и пролететь на широких грудных плавниках сто или больше метров, ей необходимо как следует разогнаться, энергично работая хвостом. Я едва удерживал пленницу двумя руками — сплошной комок мышцев! Спина черная, как ночное небо, брюшко белое, бока расписаны серебристо-голубыми полосами. Форма идеально приспособлена для высокой скорости. В те годы люди еще делали прямоугольные автомобили и только-только учились придавать обтекаемую форму своим неуклюжим самолетам. Рыба таращила на меня торчащие темные глазища, которые обеспечивали ей круговой обзор, когда она расправляла свои несущие плоскости — тонкие, как целлофан, пятнистые крылья на расходящихся веером распорках.

Еще одна пленница очутилась в сачке… Вдруг я увидел рыбу, летевшую прямо на меня. Я не успел отклониться, и она ударила меня в живот так сильно, что я свалился с банки, к немалому удовольствию Пахо. Живая стрела попала в яблочко, но упала на дно лодки вместе со мной, и наш улов увеличился на одну рыбу. Из другой лодки тоже доносился визг и смех; видно, и туда залетали подводные ракеты.