Драться эти ребята не умели. Их действия сильно напоминали карикатуру на Чака Норриса или Джеки Чана; они больше делали вид, что дерутся, чем дрались на самом деле. Стычка продолжалась не дольше двух минут, и за это время противники нанесли только один серьезный удар: самый старший из них, плюнув на восточные единоборства, попытался врезать Юрию по голове обломком доски с торчавшими вкривь и вкось гнутыми ржавыми гвоздями. Юрий чуть не проморгал этот удар, лишь в последний момент успев прикрыть голову поднятым локтем. Гнилая доска с треском переломилась пополам, и Юрий в сердцах отправил противника в глухой аут, от души врезав ему в подбородок.

Кто-то, пригнувшись, бросился мимо Юрия к дверям. Юрий ничего не имел против, он лишь придал беглецу дополнительное ускорение, между делом съездив ему по шее. Сообразительный сатанист споткнулся, пробежал пару шагов на четвереньках и в таком положении пулей выскочил за дверь.

Двое оставшихся на ногах участников потасовки покинули поле боя, воспользовавшись оконным проемом, в котором очень кстати не оказалось ни одного стекла. Юрий перешагнул через лежавшего на полу любителя драться досками, схватил все еще сидевшего в углу бритоголового мальчишку за шиворот и легким пинком направил его в сторону двери.

– Черный микроавтобус, – сказал он ему вслед. – Залезай в салон и сиди тихо. Попробуешь удрать – догоню и выпорю.

Дергунов уже выбрался из своего угла и теперь приводил в порядок одежду. Он был цел и невредим, хотя и выглядел несколько напуганным.

– Прошу прощения, – сказал ему Юрий, больше не скрывая владевшего им раздражения. – Кажется, я вам все-таки помешал.

Под его ногой что-то хрустнуло. Юрий отступил на шаг, опустил глаза и увидел осколки растоптанного в драке диктофона. Дергунов тоже посмотрел на обломки. Он перевел взгляд на Юрия, нахмурился, открыл рот и тут же закрыл его, решив, как видно, приберечь готовые сорваться с языка слова для более подходящего случая.

– Извините, – сказал он после короткой паузы. – Похоже, я вел себя как последний идиот.

– Аминь, – сказал Юрий. – Пойдемте-ка отсюда, а то я боюсь, как бы эти дети Вельзевула не попортили машину.

Блондин слегка шевельнул уголками своего похожего на шрам рта, что, по всей видимости, должно было означать улыбку.

– Первый ваш вопрос лишен смысла, – сказал он, – а второй и вовсе риторический. Какая разница, как я сюда проник, если я уже здесь, а двери и окна в полном порядке? Не волнуйтесь, Владислав Андреевич. Человеку, у которого нет моей квалификации, этот трюк не по зубам.

– Квалификация у него, – понемногу успокаиваясь, проворчал Школьников. – Вот как дам в ухо, так вся твоя квалификация из другого уха и выскочит. Тоже мне, Дэвид Копперфилд…

Он тяжело опустился в кресло по другую сторону журнального столика и только теперь обнаружил, что на столике стоит начатая бутылка коньяку и две рюмки. Донышко той, что стояла ближе к блондину, было запачкано остатками дорогой выпивки.

– Залез в дом, – сердито проворчал Школьников, – нажрался моего коньяка… Что все это значит?

– За коньяк извините, – легко присаживаясь напротив и наполняя рюмки, сказал блондин. – Собственно, я только пригубил. Чисто символически, ей-богу. Скучно было сидеть в потемках, да и денек у меня сегодня выдался очень уж хлопотливый. Я с ног валюсь, честное слово. Нужно было взбодриться.

– Где это ты так ухайдокался? – подозрительно спросил Школьников.