— Поднимем, вы сделайте…

На одном собрании он, наконец, взмолился?

— Что вы мне покоя не даете с этой глиной? Что, я сам не понимаю, что ли? Опоки будут скоро сделаны.

— Когда? Срок? — шумят в зале.

Через две недели…

Редько с места:

— Значит, будут сделаны к первому февраля?

— Я говорю, через две недели, значит — к двадцать пятому января.

— Значит, к первому февраля будут обязательно?

— Да, к двадцать пятому января обязательно, — гордо и неприязненно говорит Соломон Борисович.

Он становится в позу, протягивает руку вперед и торжественно произносит:

— К двадцать пятому января — ручаюсь моим словом.

В зале припадок смеха. Хохочет даже председатель.

Соломон Борисович краснеет, надувается, плюется, размахивает руками. Он уже на середине зала:

— Вы меня оскорбляете. Вы имеет право оскорблять меня, старика? Вы? Мальчишки?

Хохот стихает, но вежливый румяный и веселый Клюшнев говорит негромко:

— Никто вас не хочет оскорблять. Но я перед всем собранием утверждаю: вы говорите, что новые опоки будут готовы к двадцать пятому января, а я утверждаю, что они не будут готовы и к двадцать пятому февраля.

В собрании тишина внимания: что ответит Соломон Борисович? Но он молча поворачивается и уходит. Все смущены. Кто-то говорит Клюшневу:

— Ты все-таки чересчур. Разве так можно с человеком? Он ручается словом.

Клюшнев спокойно:

— И я ручаюсь словом. Если я окажусь неправ, выгоните меня из коммуны.

В первых числах февраля на мой стол оперся локтями Синенький, поставил щеки на собственные кулачки, долго молча наблюдает, чем я занимаюсь, и, наконец, осторожно пищит:

— Сегодня ж шестое февраля?

— Да, шестое.

— А новых опок еще не сделали…

Я улыбаюсь и смотрю на него.

— Не сделали.

— Значит, Клюшнев Вася правильно говорил…

— Выходит, так.

Синенький срывается с места и вылетает. Только в дверях он оборачивается и делает мне глазки:

— А Соломон Борисович, значит, не сдержал слова…

Но Синенький произвел эту рекогносцировку неофициально. Ни в общем собрании, ни в совете командиров не вспоминают о состязании Соломона Борисовича и Клюшнева. Соломон Борисович недолго обижается. Он оживлен и энергичен и первого марта с торжеством говорит общему собранию:

— Ваше желание, коммунары, выполнено: сегодня готовы новые опоки, и мы переходим на формовку в песке…

Коммунары шумно аплодируют Соломону Борисовичу Я ищу в зале Клюшнева. Он прячется от меня и за чьей-то головой и хохочет, хохочет. Перед ним стоит Синенький и быстро бьет ладонью о ладонь, широко отставив пальцы. Смотрю — и многие коммунары заливаются, но так, чтобы не видел Соломон Борисович.

А Соломон Борисович высоко поднял руку и говорил звонко:

— Видите, что нужно и что можно сделать для производства, я всегда сделаю.

В зале взрыв аплодисментов и уже откровенный взрыв смеха. Смеется и Соломон Борисович.

13. НА ДОРОГЕ

Несмотря на холод в цехах, плохой материал и полное изнеможение станков, без всякого сомнения заканчивающих свою жизнь, коммунары подходили к концу первого квартала без больших поражений.

Тридцать первого марта мы просидели до 12 часов ночи в общем собрании — дела были серьезные.

Промфинплан первого квартала был выполнен: арматурным цехом — 86 % деревообделочным — 108 % швейным — 130 % коммуной в среднем — 102%

Всего выпущено продукции по себестоимости на сумму 174000 рублей.