Председатель усмехнулся:

— Пожалуй, сорганизовывайся. А толку-то что? Снастей нет, лодок нет, бахил нет. Ну что же, сорганизуются да и будут с песнями по берегу ходить, а в воду-то лезть не с чем.

— А кооперация не кредитует?

— Раньше кредитовала, а нынче нет. Кулака нынче кредитовать не велено, а бедноте кредит не под силу. Не на что ее кредитовать, когда она и так вся на чужом работает.

В Тетрине и в Чаваньге все кулачество кооперировано.

Пай для всех одинаков. Одинаков и для бедняка и для кулака. Есть хозяйства, которые за весь сезон улавливают семги рублей на 100–150. А есть и такие, улов которых оценивается в 400–500 рублей; это только со своего участка, не считая побочных доходов, как, например, сдача лодок, снастей внаем или продажа оленей.

Когда я спросил, почему промысловая кооперация смешивает в одну кучу бедняка и кулака, то мне так прямо и ответили:

— Кулак платит такие же советские деньги. Это дело сельсовета, а не кооперации — ликвидировать кулаков. Кооперация не может вмешиваться не в свои дела. Вот если бы мы делали какое-нибудь преимущество кулаку, тогда другое дело. А у нас преимущества ему нет никакого. У нас на этот счет строго.

Мне случилось заночевать в рыбацкой избушке. Избушка была старая, низенькая и закопченная. Возле нее стоял черный покосившийся крест, поставленный еще стариками на «рыбацкую удачу». Алексей Иваныч, хозяин избушки, за кружкой припахивающего дымом чая рассказывал мне так:

— Это все враки, что артель сорганизовать нельзя. Артель сделать можно. Рыбацкое дело такое, что артелью работать многим удобнее, потому что и снасти дороги и с малым народом трудно управиться. Артель сделать можно, да вся беда в том, что сочувствия к этому делу у некоторых начальников нет. Возьми ты такое дело. Захотело нас четыре семейства положить начало артели. Было это в прошлом году, тогда еще РИКов не было, а волости были. Послали мы человека в волость, чтобы дали нам совет, как кредит получить, как устав сделать. Пришел наш человек в ВИК, а ему там и говорят: «Насчет кредита — это вы напрасно. С кредитом и всякий дурной организоваться сумеет. А насчет устава — это можно, только у нас его под рукой нету. Валялся где-то один, да его какие-то черти наполовину скурили. Вы погодите немного, пока мы из губернии еще несколько экземпляров получим, тогда мы вам пришлем». Так и не прислали. Ну, да мы видим, что сочувствия к нам большого нету, что насчет кредита тоже податься некуда, так и бросили это дело. Однако в этот год снова начинать будем. Главное, к нам человек один хороший пришел и из солдат — демобилизованный. Этот не то, что мы, этот грамотный и упорный человек. Он-то достанет. От него уж не отвертишься. С ним можно дело сделать.

Мы допили чай. Был уж поздний вечер. Ветер крепчал, и хозяин пошел вытаскивать на берег лодку.

Газета «Правда Севера» (Архангельск),

30 ноября 1929 года

Шумит Мудьюга

В лесу, недалеко от устья извилистой речки Мудьюги, сошлись кучкой деревни: Кушкушара, Горки, Наволок, Верховье, Патракеево и Кадь.

При въезде в любую из этих деревень, объединяемых Патракеевским сельсоветом, первое, что удивит глаз чужого человека, это множество больших, красивых домов. Они не похожи ни на городские домики рабочих окраин, ни на просторные, тяжелые избы северных деревень. Крытые железом, окрашенные в голубой или серый цвет, разделенные на несколько комнат, заставленных буфетами, шкафами, диванами и этажерками, они напоминают купеческие особняки бывшего уездного города.

Все это дома судовладельцев. Тех самых, которые имели на Мудьюге в прежние времена до 150 парусных судов и ходили за грузом рыбы в Мурманск и Норвегию.