— Удавку во время мастурбации используют, чтобы сдавить сонную артерию, — объяснила я. — Это ограничивает приток крови и кислорода к мозгу, что якобы способствует усилению и продлению оргазма.

— Еще такую штуку называют «бесконечное кончанье», — с обычной своей деликатностью бросил Марино.

Дальше Мот с нами не пошел, и к освещенной комнате в конце коридора мы направились без него.

Спальня агента бюро расследований штата Макса Фергюсона была обставлена в сдержанном, совершенно мужском стиле: пара приземистых сосновых комодов и стойка с ружьями и дробовиками над письменным столом-бюро. Его пистолет, бумажник, удостоверение личности и упаковка презервативов лежали на тумбочке, рядом с кроватью, застеленной лоскутным одеялом. Костюм, в котором я видела Фергюсона в Квонтико, он аккуратно повесил на стул, носки и ботинки оставил рядом.

Между дверями в туалет и гардеробную, в нескольких дюймах от тела Фергюсона, накрытого цветастым вязаным покрывалом, стоял деревянный барный стул без спинки. Сверху свисал перерезанный нейлоновый шнур, прикрепленный к крюку в потолке. Я достала из медицинского чемоданчика перчатки и термометр. Когда я убрала покрывало, Марино тихонько выругался. Открывшаяся картина, похоже, была самым страшным кошмаром Фергюсона. Сомневаюсь, что смерть от пули страшила его хотя бы вполовину так же сильно.

Фергюсон лежал на спине, в черном лифчике четвертого размера, набитом носками, от которых слабо тянуло мускусом. Черные обтягивающие трусики из нейлона, которые он тоже нацепил перед смертью, были спущены к волосатым коленкам, а на обмякшем члене все еще болтался презерватив. Лежавшие рядом журналы выдавали его пристрастие к женщинам в садомазо-костюмах, с силиконовыми грудями и сосками величиной с блюдце.

Я осмотрела удавку, врезавшуюся в подложенное под нее полотенце, обмотанное вокруг шеи. Шнур, потертый и слегка распушившийся, разрезали непосредственно над восьмым витком умело завязанной висельной петли. Белки глаз Фергюсона были почти полностью прикрыты веками, язык вывалился наружу.

— Я правильно понимаю, что он занимался этим, сидя на стуле? — спросил Марино, смотря на кусок шнура под потолком.

— Да, — ответила я.

— То есть он онанировал и свалился с него?

— Возможно также, что он потерял сознание и соскользнул со стула, — предположила я.

Марино подошел к окну и наклонился над стоявшим на подоконнике бокалом с янтарной жидкостью.

— Бурбон, — сообщил он. — Чистый или почти чистый.

Ректальная температура составляла 32,8 градуса, что вполне отвечало предположительному времени наступления смерти — около пяти часов назад — и условиям, в которых находилось тело. В мелких мускулах началось трупное окоченение. Резервуар на конце презерватива с пупырышками был пустым. Я проверила упаковку на тумбочке — не хватало только одного. Фиолетовая обертка из фольги нашлась в плетеной корзине для мусора, стоявшей в туалете.

— Интересно, — сказала я.

— Что именно? — отозвался Марино, просматривавший содержимое комодов.

— Я как-то считала, что презерватив он бы стал надевать в последнюю очередь, уже подготовив все остальное.

— Ну, в общем-то вполне логично.

— Тогда обертка должна была бы валяться рядом с телом, разве нет? — Я как можно осторожнее вытащила ее из мусора и положила в пластиковый пакет.

Марино ничего не ответил, и я добавила:

— Думаю, все зависит от того, что он сделал сперва — надел удавку или спустил трусы.

Я вернулась в спальню. Марино продолжал рыться в ящиках, то и дело оглядываясь на тело со смешанным выражением недоверия и отвращения на лице.

— А я-то думал, что хуже нет, как дать дуба, сидя на толчке, — выдал он.