— Томас, я хотела попросить вас еще об одной услуге, — обратилась я к своему увлеченному коллеге. — Нужно, чтобы вы и доктор Медиум провели одно исследование на Ферме.

— Доктор Медиум? — переспросил Уэсли.

— Лайалл Медиум тоже работает в Университете Теннесси. Он антрополог, — пояснила я.

— Когда надо начать? — Кац зарядил в камеру новую пленку.

— Если можно, немедленно. Понадобится неделя.

— Труп должен быть свежим или старым?

— Свежим.

— Этого антрополога действительно так зовут? — все не мог поверить Уэсли.

— Да. Пишется Лай-алл. Назвали в честь прадеда — тот был хирургом во время Гражданской войны, — отозвался Кац, не отрываясь от фотоаппарата.

5

Вход в подвал находился позади дома. Я включила фонарик, и мы спустились по бетонным ступенькам, заваленным палой листвой. Похоже, внутрь давно никто не входил. Точнее определить не представлялось возможным — здесь, в горах, осень была в самом разгаре, и сверху, беззвучно кружась, то и дело слетали сухие листья, как будто звезды роняли хлопья пепла.

Уэсли попытался открыть дверь, но у него ничего не вышло.

— Придется разбить стекло, — еще раз подергав ручку, сказал он.

Запустив руку под куртку, он вытащил из плечевой кобуры свой девятимиллиметровый «зиг-зауэр» и резко ударил рукояткой по стеклянной панели в центре двери. Раздавшийся громкий звон, хоть и не был неожиданным, заставил меня вздрогнуть: мне показалось, что вот-вот из темноты возникнет кто-нибудь из стражей закона. Но ветер не донес ни шагов, ни голоса, и я ощутила тот неизбывный ужас, который наверняка чувствовала Эмили Стайнер перед смертью. Где бы она ни находилась в ту минуту, никто не услышал, как она плачет, никто не пришел спасти ее.

В переплете остались торчать маленькие кусочки стекла. Уэсли аккуратно просунул руку в отверстие и нащупал ручку изнутри.

— Черт, — налегая на дверь, пробормотал он. — Кажется, защелка заржавела.

Борясь с неподатливым замком, он все глубже засовывал руку, стараясь ухватиться получше. Замок вдруг поддался, и дверь распахнулась с такой силой, что Уэсли буквально влетел в проем, выбив фонарик у меня из рук. Несколько раз подскочив на бетоне, фонарик покатился по полу и погас. На меня накатила волна затхлого холодного воздуха. Из полной темноты донесся шорох стеклянных осколков — где-то там был Уэсли.

— Ты как? — Я на ощупь пробиралась вперед, выставив руки. — Бентон?

— Господи, — нетвердым голосом произнес он, поднимаясь на ноги.

— Что случилось?

— Вот черт, это ж надо. — Голос удалялся от меня куда-то вглубь.

Из темноты доносился хруст стекла под ногами, сопровождавший осторожное продвижение Уэсли вдоль стены. Глухо лязгнуло — судя по звуку, он опрокинул пустое ведро. Где-то вверху зажглась лампочка, и я сощурилась. Когда глаза привыкли к яркому свету, я увидела Уэсли, перепачканного и с капавшей из руки кровью.

— Дай посмотрю.

Я бережно взяла его за левое запястье, пока он осматривался вокруг, приходя в себя.

— Бентон, тебя нужно отвезти в больницу, — сказала я, увидев на ладони множество рваных ран. — Внутрь попало стекло, и еще нужно наложить швы.

— Но ты же сама врач. — Носовой платок, которым он обмотал руку, тут же пропитался кровью.

— Тебе надо в больницу, — повторила я, заметив, что разодранная левая штанина тоже потемнела от крови.

— Терпеть не могу больниц. — Несмотря на всю стойкость Бентона, в глубине его глаз проглядывала боль.