Все-таки Тяню было что рассказать сынку для вечернего рапорта. У этого Малоссена явно общие дела с Понтар-Дельмэром-старшим, а крутится все вокруг наркотиков, как и у дочки Понтар-Дельмэра, сомнений нет. Это Пастор наверняка сможет вставить в рапорт для Аннелиза.

А что же инспектор Тянь? Что же он сам, стареющий инспектор Тянь, которому можно заморочить голову стеклянной мишурой, как будто у него может быть какое-то будущее! Что ему самому писать в рапорте? Нечего! Он уже несколько недель выслеживает убийцу старушек, а результатов – ноль! Ни у серкеровских сторожей, ни у него. Неудачник, проклятый неудачник, старый осел – вот ты кто, инспектор Тянь!

Внезапно два образа совместились в его мозгу. Он явственно увидел лицо вдовы Долгорукой. Она была прекрасна. Эта женщина отличалась редкой красотой: нежной и сильной, неувядающей и неподвластной времени. Тянь видел лицо вдовы Долгорукой, которую, как дичь на охотника, выгнал на Малоссена этот югослав, Стожилкович… Потом он снова увидел себя, трясущего пачкой денег под носом у Малоссена. Леденящая ярость охватила его, и он, к собственному удивлению, сквозь зубы зашипел:

– Ну, если это ты, сволочь! Валяй, попробуй-ка снять бабки у вьетнамки! Иди ко мне, иди скорей, я тебя давно дожидаюсь, ты мне заплатишь за смерть этой женщины, за смерть остальных тоже, ну, не тяни резину, самое время платить по счетам… Естественно, в тот же миг раздался стук в дверь. «Как, уже?» Он испытал то же облегчение, какое недавно принесла ему девушка-гадалка. «Уже?» Он был готов благодарить того, кто так тихо и вежливо стучал в его дверь. Он бесшумно укрылся за низким столиком, расписанным пучеглазыми драконами, где под столешницей в тайнике лежал большой надежный манхурен. Он ощущал чудесную раскованность. Он знал, что не выстрелит, пока не увидит лезвие бритвы. Эта атмосфера штрафного удара была ему по душе. Тем более что в этой игре он пока что голов не пропускал.

– Отклыто! – крикнул он улыбающимся голосом.

Дверь осторожно приоткрылась. Кто-то нажал на ручку и толкнул дверь ногой. Кто-то в нерешительности медлил на пороге. «Входи, – шептал Тянь, – входи, раз пришел…» Дверь раскрылась шире, и маленькая Лейла вошла, пятясь и толкая дверь спиной, потому что руки у нее были заняты подносом с ежевечерним кускусом для бабушки Хо.

Пока девочка ставила поднос на низкий столик, Тянь был недвижим, как китайская статуя.

– Сегодня папа послал тебе шашлык. Каждый вечер старый Амар «посылал ему шашлык». И каждый вечер девочка его об этом извещала. Поставив поднос, она не ушла, а осталась стоять, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Тянь как будто ее не замечал. Тогда Лейла сказала:

– А за лифтом спрятался Нурдин.

«За лифтом спрятался Нурдин», – не понимая ни слова, повторил про себя Тянь.

– Потискать меня хочет. На обратном пути, – уточнила Лейла голосом будильника.

Тянь подпрыгнул.

– Питискать?

Потом:

– Да-да-да, а как зе, питискать! питискать! хихи-хи!

И сделал то, чего от него и ждала девочка. Он встал, открыл большую стеклянную банку, гордо стоявшую у него на буфете, достал два розовых кубика лукума и вручил их Лейле вместе с обычной рекомендацией:

– Паделити, плавда? Паделити!

Малыш Нурдин был еще в том возрасте, когда, наскакивая на девчонку, сначала хватают лукум.

– Потому что именно отсюда их лучше всего видно, – ответил комиссар.

Они продолжали завтрак в почтительном молчании, по-французски макая рогалики, но по-английски воздерживаясь от их дальнейшего обсасывания.