– Да.

– Хорошо. – Резко повернувшись, Маркус взялся за ручку двери, ведущей в его туалетную комнату. – Ты отлично прожила без моей помощи четырнадцать лет, так что, полагаю, теперь мне не стоит о тебе беспокоиться.

– Да.

«Поезжай с нами, ведь три недели – это все, что у нас осталось», – хотелось выкрикнуть ей…

И сейчас, когда Оливия с закрытыми глазами сидела в карете, даже не прислушиваясь к веселой болтовне Софии и лорда Фрэнсиса, у нее снова запершило в горле. Она рассчитывала, что они вернутся не раньше, чем через неделю. Неделя – это семь дней, а потом после свадьбы Софии снова будут бесконечные годы без него, возможно, с короткими встречами на неделю раз или два в году. Оливии отчаянно хотелось плакать, но присутствие в экипаже дочери заставляло сдерживаться. «Какой же дурочкой была я четырнадцать лет назад, когда решила, что больше не люблю Марка только потому, что он был низведен с пьедестала, – размышляла Оливия. – Все эти годы я любила его, но не дала возможности залатать треснувший брак и лишила всех троих шанса на счастливую семейную жизнь». Ей хотелось бы – и при этом она чувствовала себя виноватой и ужасно несчастной, – чтобы София никогда не встретилась с лордом Фрэнсисом и не влюбилась бы в него, а она сама никогда снова не встретилась бы с Марком. Увидев его, Оливия с новой болью поняла, о чем тосковала все эти пустые годы. И на самом деле во всем виновата была она сама. Все люди совершают ошибки и имеют право получить прощение, во всяком случае, один раз. Но она отказала Марку в прощении из страха, что их отношения могут измениться. Будучи молодой и неопытной, она не понимала, что отношения всегда меняются, что они должны меняться, чтобы расти и выживать.

Его губы, коснувшиеся ее губ при прощании, были теплыми, а рука, обнявшая ее, сильной и надежной, и сейчас, прислонившись к мягкой подушке экипажа, Оливия представляла себе, что это его грудь, что его щека касается ее макушки, а рука все еще обнимает ее, что она спокойно засыпает в руках мужа, хранимая его любовью.

* * *

Оливия была рада снова оказаться в Лондоне. Она любила этот город с момента приезда туда в свой первый светский сезон. Именно тогда она впервые увидела Марка Клифтона и в течение нескольких часов любовалась им с противоположного конца огромного бального зала, пока юный граф неожиданно не появился перед ней в сопровождении хозяйки приема, которая представила его. Во время последовавших затем танцев Оливия окончательно влюбилась и с тех пор не переставала любить, хотя ее любовь принесла ей счастье только на пять лет, а несчастье и сердечную боль – на многие годы. И конечно, любовь принесла ей Софию.

Оливия никогда не имела склонности к расточительству и излишествам. Даже во время того первого светского сезона, когда мать возила ее к модистке, чтобы сшить новые платья, более подходящие для городской жизни, чем те, которые она привезла с собой, Оливия ужасалась тому огромному количеству нарядов, которое считалось необходимым, и боялась разорить отца. До сих пор она пользовалась услугами местных портних, а иногда даже шила себе сама. Ее бросало то в жар, то в холод, когда ей говорили, сколько будут стоить свадебные наряды Софии, но Маркус особо просил ее проследить, чтобы у их дочери было все самое лучшее. Оливия догадывалась, что ее муж весьма богат, судьба благоволила к нему еще при жизни отца, а после смерти старого графа он получил в наследство несколько процветающих имений и удвоил ей и без того щедрое содержание. Графиня с величайшей неохотой выбирала ткани и фасоны для собственных нарядов, понимая, что на свадебную неделю, когда Клифтон-Корт будет наводнен гостями, ей понадобится несколько новых туалетов, потому что ее платья подходили скорее для северной Англии.

«Все будет сделано чрезвычайно быстро, – заверила Оливию модистка.