Дик пересек Атлантику, будучи практически уверенным в грядущем триумфе. Этот триумф, если только его речь будет действительно понята, то есть если в нее поверят, не будет иметь ничего общего с обычным литературным успехом. Его речь наверняка будет признана откровением. Она изменит жизнь людей. Все больше и больше народу захочет ее услышать, поэтому ему, разумеется, придется выступать и дальше. Его портрет, как и портрет Рэгла Гамма, появится на обложке «Тайм мэгэзин» с подписью «Человек года», но даже это звание впоследствии покажется потомкам смешным и трогательным: такими нам обычно представляются реакции наших предков на события, значение которых они не смогли оценить в полной мере. Филип Дик станет настоящим Христофором Колумбом параллельных миров. Впоследствии скажут, что 24 сентября 1977 года началась новая эра.

Однако Дик ошибался, полагая, что встретит во Франции армию виртуальных учеников, готовых к обращению. Конечно, его ждали с нетерпением, но это было поколение шестьдесят восьмого года, воспитанное еженедельником «Чарли» и восхищавшееся плохим парнем, которым он уже давно не был и не хотел быть. Им нужен был Дик-параноик, наркоман, левый, — словом, маргинал. Заинтригованные тем, что им рассказывали о «личных проблемах», объясняющих долгое творческое молчание их идола, участники конференции в Метце ожидали увидеть ухмыляющегося забулдыгу, отупевшего от наркотиков, а вместо этого познали разочарование журналистов, пишущих о рок-музыкантах, когда они вынуждены выслушивать, как их свихнувшиеся кумиры, с бутылкой минеральной воды в руке, рассказывают о прелестях семейной жизни и добропорядочного поведения. Дик выглядел хорошо, даже прекрасно. Он смеялся, с интересом разглядывал девушек, ел за четверых и был явно доволен тем интересом, который проявляли к его персоне во Франции, своим перелетом, тем, что он уже здесь. В первый же вечер за ужином сосед спросил его с заговорщическим видом, что это за таблетки он выложил рядом со своей тарелкой. Дик ответил, что это желудочные пилюли, и сказал это так просто, что сразу стало понятно: это и впрямь желудочные пилюли.

Тем, кто собрался на следующий день в актовом зале отеля «Софитель», чтобы послушать Дика, он с самого начала показался гораздо менее спокойным, чем накануне. Огромный крест, висевший на его волосатой груди, явно выставленный напоказ, о чем свидетельствовала не до конца застегнутая рубашка, вызвал удивление и волнение, как некий знак, который невозможно игнорировать, но значение которого ускользает от понимания. Он не мог быть свидетельством веры в Христа, сама мысль об этом казалась присутствующим нелепой; возможно, это была насмешка над чем-то, например над верой в существование вампиров, но тогда не хватало зубчиков чеснока.

Публика была в недоумении; Дик, в свою очередь, вспотел от ужаса. Джоан, разозлившись на него за то, что он заигрывал в ее присутствии с какой-то молоденькой журналисткой, осталась в тот день в номере. Филип чувствовал себя одиноким, лишенным НЛЗ и уже не столь уверенным в том, что он собирался сказать. Зал наконец с шумом заполнился, опускались сиденья, трещали вспышки. Микрофон, когда его проверяли, был похож на обезумевший счетчик Гейгера.