— Нет, вот здесь, — О'Салливан указал на пол.

Из соседней комнаты вышел Роджер Литтлуэй.

— Есть легенда, что в том вон углу двое грабителей убили человека.

— Да, двое убили, — как сквозь сон проговорил Дик. — Они били его палками со свинцовым стержнем для веса, Его жена видела это с лестницы.

Роджер с интересом оглядывал Нэнси О'Салливан. Тут ее муж, похоже, впервые заметил присутствие вошедшего и непроизвольно отшатнулся. Характерное движение (я не спускал с него глаз), по быстроте и машинальности не похожее на осмысленную реакцию: более похоже на человека, отдергивающего руку от желающей цапнуть собаки. Не укрылось оно и от Роджера, хотя он сделал вид, что не замечает.

— Вы как, завтракали? — поинтересовался он. — Там еще полно всего осталось. Давайте входите.

Нэнси О'Салливан была явно очарована (я до сих пор не могу взять в толк, почему); муж ее поддался на дружелюбный тон, хотя Роджер явно не вызывал у него доверия. Мы все прошли в комнату, где накрыт был стол. Там в углу стоял книжный шкаф с подборкой романов и нескольких американских бестселлеров в ярких обложках. Дик, позабыв про недоверие к Роджеру, кинулся их разглядывать.

— Мать честна, красота-то какая! — медленно протянул он шепотом.

— Ему нравятся цвета, — пояснила жена. — Так вот все стоит и стоит иногда, когда платье мое выходное старое разглядывает.

Мы с Литтлуэем следили за лицом Дика. У обоих была одна и та же мысль: перед нами человек, способный мгновенно впадать в экстаз. Вот он — Вордсворт, толком не умеющий связать двух слов, Трахерн, способный лишь шептать: «Мать честна, красота-то какая!»

Отчет Литтлуэя о тех шести месяцах с Ричардом О'Салливаном стал классикой парапсихологии, так что нет смысла повторять здесь его детали. Сознаюсь, впрочем, что мне было бы нелегко описывать наши наблюдения сколь-либо подробно: эксперимент тот я расцениваю как неудачу.

Об одном Литтлуэй не упоминает в своей книге: Роджер соблазнил Нэнси, не успела она прожить у нас в доме и недели. Ее муж (мы с самого начала запросто звали его Диком) об этом знал. Реакция на это у него была странная. Похоже, неверность жены не вызывала в нем вообще никакого чувства.

Проведя с Диком какое-то время, невозможно было усомниться, что он по большей части витает в облаках. От этого общение с ним делалось несколько утомительным, все равно что возиться с пьяным. В восторг его повергало решительно все. Очевидно, ему стоило усилий отвечать на вопросы или выполнять несложные задания, которые перед ним ставились. Едва мы начинали давить его вопросами, как на лице у него проступало упрямое, детское недовольство, тут вдруг он вскрикивал: «Гляньте!» и пулей бросался к окну — указать пальцем на бабочку, севшую на цветок. То вдруг временами он погружался в какой-то сладостный транс, часами просиживая с абсолютно блаженным видом.

В наши эксперименты входило проверить, влияет ли как-то это состояние блаженства на общее самочувствие Дика. До происшествия у него случался бронхит, а зимой простуда, в остальном же он был исключительно здоров. После происшествия бронхит исчез полностью, и простуда почти совсем перестала донимать. Мы решили начать с того, чтобы Дик у нас простудился. Литтлуэй запросил у Бирмингемского исследовательского центра простудные вирусы, и мы ввели Дику солидную дозу. Через полсуток из носа и глаз у него потекло. Мы лечили его обычными средствами: аспирином, витамином С, горячим молоком, и простуда через девять дней прошла. Протекала она у него самым обычным образом, никак не отражаясь на его восприятии музыки и ярких цветов. Дику доставляло удовольствие слушать музыку на очень большой громкости (для этого использовалась аппаратура Роджера), хотя через какое-то время он начинал жаловаться на головную боль и сильно бледнел.