Впервые с прибытия в Анамасобию мне стало по-настоящему легко. На обратном пути прохожие приветствовали меня с почтением, подобающим моему положению. Даже миссис Мантакис проявила услужливость, которой так не хватало ей прежде. Я велел ей отсылать всех посетителей и подать мне синего вина к легкому ужину. Она заверила, что приготовила нечто особенное и не имеющее ничего общего с крематами, а я, сам себе не веря, в самом деле поблагодарил ее. В ответ она замурлыкала как кошка.

Если бы тайна не близилась к разгадке, я встревожился бы, увидев, как мало красоты осталось в моем саквояже — едва на три-четыре полных дозы. Однако в уверенности, что к следующему вечеру все будет кончено, я не задумываясь ввел себе полную ампулу. Потом я переменил одежду на халат и комнатные туфли и закурил сигарету. Вернувшись к истинному себе, обогащенный силой красоты, я легко представил лицо Арлы и те изменения, которые предстояло совершить, чтобы спасти девушку от самой себя. Быстро достав бумагу и перо, я сделал первый набросок. Должно быть, прошел не один час после ужина, доставленного миссис Мантакис, до минуты, когда я признал свой замысел совершенным. Городок уже погрузился в тишину, так и не ставшую привычной мне, обитателю столицы. Чистая красота еще владела мной, вызывая из памяти живые образы. Параноидальные видения не мешали работе, зато иногда мне представлялись идиллические картины золотого детства, прошедшего на берегах реки Чоттль.

Наконец я присел на кровать, размышляя, какую славу принесет мне удача в предстоящем опыте, и тогда передо мной явился профессор Флок.

— Снова вы, — сказал я.

— Кто же еще? — спросил профессор, одетый теперь в преподавательскую мантию и державший в руках тросточку с обезьяньей головкой из слоновой кости, которую носил прежде по торжественным случаям.

— Предатель, — сказал я ему.

— Разве я не указал верного пути к поимке преступника? — улыбнулся он.

— Указали, и с меня довольно. Я намерен изгнать вас из своей головы.

— Сделать это будет довольно трудно, ведь я говорю и существую только повинуясь твоему желанию, — возразил он. — Ты говоришь с собственным одурманенным наркотиком сознанием.

— Ну и что вы скажете о моих планах на завтра? — спросил я.

— Не забудь вырезать у бедняжки побольше мозга: девица, себе на беду, слишком умна. И конечно, займись ямочкой на подбородке, чтобы внушить ей понимание своего места в этом мире. В остальном неплохо. Думаю, я сам не предложил бы лучшего, — признал он, постукивая тростью о пол.

— Прекрасно, — согласился я. — С этим не поспоришь.

— На самом деле я пришел попрощаться. Не думаю, что мы еще увидимся, — сказал он и протянул мне трость, причем обезьянья голова ожила и принялась выкрикивать пронзительным голоском: «Я не обезьяна! Я не обезьяна!» Как обычно, исчезнув, профессор оставил после себя свой смех, и я от души пожелал ему сгинуть.

Этой ночью мною овладел крепкий сон, и я напрасно старался проснуться. Мне опять виделись картины детства, но теперь это были вспышки неудержимого бешенства отца и вызванная ими безвременная кончина матери. Я проснулся на рассвете, плача в подушку, как не раз плакал в детстве, и с облегчением понял, что все это кончилось.

К тому времени как я принял ванну, съел легкий завтрак и оделся, мэр с двумя шахтерами уже провели Арлу в мой кабинет. Я сердечно поздоровался с нею, но девушка молчала и избегала моего взгляда. Я приготовил лабораторный стол с ремнями на случай, если она окажет сопротивление.

— Молюсь за ваш успех, Клэй, — сказал мэр с ноткой сомнения в голосе.

Я подошел к Арле и заглянул ей в лицо.

— Сделаю все, что в моих силах, дорогая, — заверил я.

Она взглянула мне прямо в глаза и плюнула в них.