Скажут: не может быть, чтоб г. Берви не знал аксиомы, что часть всегда меньше своего целого. Нет, может быть. У нас есть на это аналогическое доказательство, очень убедительное. Вот что говорит г. Берви на стр. 50:

«Я полагаю, что у меня есть сердце, лёгкие, печень и т. д. Это есть умозаключение, на аналогии основанное, точно так, как я полагаю, что Юпитер и Сатурн суть тела, подобные нашей земле и имеющие, подобно ей, своих обитателей».

Видите, если б мы вам сказали: г. Берви не знает даже того, есть ли у Него сердце и лёгкие, вы (бы не поверили. Но надеемся – теперь вы поверите, когда мы привели его собственные слова. Он высказывает сам, что не знает наверное, есть ли или нет у него сердце: я полагаю, – говорит он, – что есть – точно так, как я полагаю, что есть на Сатурне жители… А ведь может быть, что их и нет… Это простая аналогия.

Так рассуждает г. Берви, и мы ничего не прибавили от себя к его мыслям. Можете справиться сами, если (не верите: затем мы и страницы везде выставляли, приводя мнения г. Берви.

Не правда ли, что всё это крайне забавно, и что приведённые мнения г. Берви одни были бы достаточны для того, чтобы избавить критику от труда возиться с его сочинением? Читатели, вероятно, давно уже дивятся, зачем мы хлопочем долго, выбирая разные диковинки из книжки г. Берви, когда довольно бы было в пяти строках предать её на общее посмеяние. Чтобы показать причину вашего внимания к г. Берви, мы приведём ещё выписку, уже последнюю, и она, конечно, покажет читателям, что тут одного смеха не довольно, что дело г. Берви даже вовсе не забавно. На стр. 4-й он говорит: «Я пускаю в свет то, что ежегодно преподаю моим слушателям», – и прибавляет: «слушатели мои – юноши и, как таковые, восприимчивы ко всему высокому, идеальному». – Вот где серьёзная – то и плачевная сторона вопроса. Пусть бы г. Берви мечтал, о чём ему угодно, пусть бы он проклинал современное развитие естественных наук, сомневался в существовании у себя сердца и лёгких, и в то же время верил, что часть равна своему целому и что животное есть хочет, собственно, для того, дабы ведать о своих потребностях. Но ведь всё это он преподаёт своим юным слушателям: вот в чём беда. И, по всей вероятности, преподаёт-то он им что-нибудь ещё похуже; потому что, издавая в свет свои лекции, каждый профессор непременно старается обделать их получше. Да и, кроме того, лекция г. Берви доказывает, что она составлена – как будто на показ: крайне щеголевато и с избытком учёности, совершенно ненужной и, правду, сказать, крайне дешёвой. Тут идёт речь и о Сципионе, и о Регуле, и о Людовике XIV, и о Наполеоне, и о созвездии Вола, и о плодородии крыс, и о щуке, пойманной в 1497 г., и о трудолюбии пчёл, и о диких сибирских лисицах и пр. и пр. Тут приводятся стихи Вольтера и Гёте, говорится, что планету Нептун следовало бы назвать Ньютоном, что арабские лошади превосходны, что Северо-Американские Штаты суть ужасное зло в человечестве, и т. п. Позаботившись о том, чтобы вставить в свои лекции подобные, не относящиеся к делу рассуждения, г. Берви позаботился бы, конечно, если б мог, и о правильности своих научных понятий, и о логичности выводов, или, по крайней мере, – о толковости изложения. А то ведь, в самом деле, – предположим даже, например, что г. Берви и знает о том, что часть всегда меньше своего целого (предположение смелое и сделанное совершенно a priori, без всяких фактических оснований; но предположим, в уважение профессорского звания г. Берви): легче ли от того его слушателям, если он с ними так объясняется, как написана вся его брошюра? Можно думать, что нисколько не легче.