Я проверял решимость Екатерины Семеновны на прочность.

— Достаточно будет зафиксировать хотя бы попытку совращения, — сказала моя почти уже сообщница.

— Ну вот, теперь ты мыслишь конструктивно, — похвалил ее я. — Как мы организуем слежку?

— Я позвоню тебе, если он куда-то соберется вечером…

— А если он соберется куда-нибудь в течение рабочего дня?

— Да, это может быть, — проговорила химичка. — Что же делать?

— Не проще ли установить слежку за Симочкой?

— Наверное, но кто из нас это будет делать? Мы же оба работаем!

— Вот если бы можно было следить за передвижениями интересующих нас субъектов, не бродя за ними по пятам… — пробормотал я.

Екатерина Семеновна посмотрела на меня вытаращенными глазами и прошептала:

— Есть такой способ!

Покинул я кабинет химии и биологии даже более удовлетворенным, нежели прежде. Разговор с химичкой оказался куда плодотворнее, нежели я рассчитывал. Отныне я был не один. Конечно, я не рассказал своей бывшей любовнице о том, что ее муженек на меня зуб точит и козни строит. Пусть думает, что я действую из бескорыстного желания ей помочь. Ведь и меня она готова использовать для того, чтобы то ли наказать своего муженька, то ли избавиться от него. Это хорошо, когда интересы партнеров, ну или — сообщников, совпадают в целом, разнясь лишь в некоторых деталях.

Способ слежки, предложенный Екатериной Семеновной, был не оригинален, но гениален, хотя и отдавал киношным трюком. Какая разница! Главное, что он позволял уточнить маршруты передвижения ее мужа-рогоносца, не рискуя попасться ему на глаза. Можно ли желать большего?.. Само собой, его шашни с этой вертихвосткой Егоровой меня совершенно не интересовали. Другое дело, если мне удастся понять, что против меня задумал Киреев? Ради этого я готов поиграть в частного детектива.

Эта идея меня так вдохновила, что не терпелось уже приступить к ее осуществлению. Хотя никто не отменял исполнения моих прежних обязанностей. Я честно отработал первый после больничного рабочий день. Вечером у меня еще была секция, так что расслабляться не приходилось. После уроков я отправился домой, где меня ждала мама. Не моя, но какая разница! К своей я ни пойти, ни поехать не мог. И если учесть, что часть души Шурика — судя по приступам жалости и чуткости к людям, мне совершенно не свойственным — все еще жила во мне, я смело мог называть Пелагею Ивановну матерью. Что ни говори, а матери — это единственные женщины на свете, которые никогда не предают.

Лопая ужин, я рассказывал ей о школьных делах, разумеется, за исключением разговора с химичкой. А вообще от Пелагеи Ивановны оказалось гораздо труднее скрывать свое душевное состояние. Признаться, я так до конца и не был уверен, что она не почувствовала в своем сыне нечто чужеродное. Иногда я ловил на себе ее задумчивый взгляд. Так смотрят люди, которым очень хочется что-то спросить, но в последний момент они останавливаются в нерешительности. Сердце матери не обманешь, потому что бескорыстная любовь дает ей особую силу.

Иногда я пытался представить себе разговор с Пелагеей Ивановной, во время которого она бы прямо спросила меня, кто я такой, а я бы ей честно все рассказал. Поверила бы она? Не исключено. Подняла бы шум, требуя вернуть ей сына?.. Не знаю… Вообще — поверить в такое, с ума можно сойти. А как жить, зная, что твоего сына уже нет и в то же время вот он, живёхонек⁈ Нет, добровольно я ей точно ничего не скажу. Я не убийца. К счастью, мама вскоре должна уехать. Ее отпуск заканчивается. Поймал себя на мысли, что буду скучать, но зато вздохну свободнее.

Илга снова была на дополнительных занятиях, так что мы с Пелагеей Ивановной мирно поужинали вдвоем. Я немного повалялся на диване с книжкой — пристрастился блин — и отправился на вечерние занятия.