Он пытался определить по следам, в каком направлении ушли машины, но луна то и дело скрывалась в волнах бегущих облаков, и никак нельзя было разобраться в путанице следов.

Дезертир всегда бежит от линии фронта. Значит, я должен идти к передовой! — решил Сомин. И он зашагал в ту сторону, где временами низкие облака освещались артиллерийскими вспышками.

В расстёгнутом полушубке, то и дело проваливаясь в снег, глотая ртом морозный воздух, он шёл по целине, инстинктивно пряча замёрзшие руки в рукава. Меховые варежки торчали из его карманов.

Наконец Сомин выбрался на шоссе. Он увидел грузовики с солдатами и пешие подразделения, заиндевевшую конницу и пушки на прицепе у тракторов. Все это безостановочно двигалось в ту сторону, где, по предположению Сомина, находилась линия фронта.

— За ними! За ними — к передовой! — но силы изменили ему. В полном изнеможении Сомин привалился к телеграфному столбу, а над ним ветер играл в туго натянутых проводах: «Дез-з-з-ертир… Дез-з-з-ертир…»

И вдруг Сомин увидел грузовик с белым якорем на дверке кабины. За ним шли другие такие же «зисы», гружённые знакомыми длинными ящиками.

— Это — наши! Везут боезапас в дивизион! — он кинулся чуть ли не под колёса машины, схватился за борт и спотыкаясь побежал рядом.

Водитель затормозил. Из кабины выглянул знакомый Сомину начальник боепитания инженер-капитан Ропак.

— Вы с ума сошли! — закричал он. — Что вы здесь делаете?

— Мне — в часть! Скорее — в часть! — задыхался Сомин. — Я — в кузов, на ящики…

Капитан Ропак помнил этого зенитчика — совсем ещё мальчишку, черноволосого сероглазого сержанта, обычно выдержанного и спокойного. Что с ним произошло?

Не отвечая на вопросы. Сомин карабкался в кузов.

— Куда вы лезете, черт вас возьми! — Ропак схватил Сомина за ремень. — Вы не усидите там наверху. Полезайте в кабину, простудитесь!

Пожилой шофёр вытащил флягу:

— На, глотни. Простынешь.

Но даже запах водки был теперь невыносим Сомину. Замёрзшими пальцами он взял папиросу, предложенную Ропаком, и жадно затянулся, наслаждаясь нахлынувшим вдруг спокойствием и теплом.

Дивизион оказался совсем близко, в посёлке у железнодорожной станции. Доехали за полчаса. Сомин ещё издали увидел своё орудие, но обошёл его стороной.

Яновский сидел в избе за кружкой холодного чая. Перед ним лежало письмо из дома. Жена сообщала, что племянник Коля, который вырос у них на глазах, убит несколько дней назад на волоколамском направлении. Его мать ещё не знает об этом. Как ей сообщить? Яновский любил сестру особенной отцовской любовью. Всю жизнь он привык заботиться о ком-нибудь. Глаша всегда казалась ему маленькой девочкой, даже когда она вышла замуж за его однополчанина. Яновский не мог привыкнуть, что она уже взрослая. «Надо написать ей. Чем скорее — тем лучше», — решил он и потянулся к своей полевой сумке, лежавшей на краю стола.

— Товарищ гвардии батальонный комиссар! К вам сержант из зенитно-противотанковой батареи, — доложил ординарец, — вроде как не в себе. Впустить?

Сомин остановился на пороге.

— Все знаю, — сказал Яновский.

— Я — не дезертир, — произнёс Сомин заранее заготовленную фразу.

Комиссар отодвинул от себя полевую сумку и начал ходить из угла в угол.