Факт, что вместо названных мест они были зашиты в пояс, утешал слабо. Он взял меня за горло, и если я не питал намерения отдаться на милость американского правосудия, преследовавшего меня за убийство, хищение рабов, выдачу себя за морского офицера, кражу фургона и лошадей, лжесвидетельство и размещение фальшивого предложения о продаже – боже правый, разве только двоеженство не приписали! – мне оставалось только уповать на его порядочность. Он посмотрел мне в глаза и хмыкнул.

– Так я и думал. Ты для меня все равно что раскрытая книга – скверное издание, кстати сказать. Будьте любезны передать их мне тотчас же. – Его палец указал на таверну на другой стороне улицы. – Идем!

– Капитан, умоляю, давайте повременим с этим до прихода на корабль! Ищейки из американского флота разыскивают меня по всему городу… Пожалуйста, капитан, клянусь, вы их получите…

– Так и гони их сюда, черт тебя дери! – прорычал он и, как клешней, ухватив меня своей лапищей, затащил в паб и усадил в дальнем от стойки углу. Там стоял полумрак; за столиками расположилась пара гуляк, да несколько торговцев обменивались новостями у бара – впрочем, мои приятели из полиции и флота вполне могли прикинуться ими. Я робко обратил на это внимание Спринга.

– Пятью минутами раньше или позже тебе уже погоды не сделает, – говорит тот. – А я заодно выясню, изменил ли ты на сей раз своей привычке никогда не говорить правду.

Пока он заказывал джулеп[15] и распекал черного слугу за медлительность, я, моля Бога, чтобы столь вежливые манеры капитана не привлекли к нам внимания, повернулся к стене и начал осторожно распарывать перочинным ножом швы на поясе.

Спринг нетерпеливо барабанил пальцами и урчал. Наконец я извлек пакет – эти бесценные, плотно исписанные листки, за которые Комбер отдал свою жизнь – и капитан погрузился в них, скребыхая по мере чтения зубами.

– Неблагодарная скотина! Вовремя он помер! Я был этому ублюдку вместо отца, и вот чем он отплатил мне за благодеяния: подглядывал и вынюхивал все, словно крыса! Да вы все такие, мерзкие джентльментишки! Да, мастер Комбер, Федр начертал тебе эпитафию: «Saepe intereunt aliis meditantes necem»[16]. И поделом тебе, скотина!

Спринг сунул бумаги в карман, осушил стакан и вперился в меня безумным взором, так хорошо знакомым мне по «Бэллиол Колледжу».

– А ты, зачем ты хранил их, а? Чтобы отправить меня в последний док? Говори!

– Ничего подобного! – взвизгнул я. – Да если бы я собирался, то обнародовал бы их на суде, но я ведь не сделал этого, не так ли?

– И сунуть собственную шею в петлю? Только не ты, – он лающе рассмеялся. – Во мне роится смутная догадка, что ты собирался выжать с их помощью кое-что из шотландского скупердяя Моррисона. Я угадал, не так ли? – Хоть Спринг и был чокнутым, голова у него варила. – Сыновняя почтительность, значит?! Ну, если таков был твой расчет, тебе не повезло. Он мертв, и горит в аду, без сомнения. Три недели назад я получил весточку от нашего агента в Нью-Йорке. Неожиданный поворот, а парнишка?

Так оно и было, но только на мгновение. Ну, на трупе отыгрываться не получится, но и о чем печалиться? Состояние маленького прохвоста отойдет к его дочерям, среди которых моя милая простушка Элспет числилась в любимицах. Святой Георг, да я богат! По слухам, у него было аж два миллиона, и четверть достанется ей и мне… Если только старый хрыч не нашел в законе какую-нибудь лазейку, чтобы не дать мне наложить лапы на его денежки, как ему это удалось десять лет назад.