Бедный старый Гробокопатель — после этого он прожил всего несколько дней. Дизентерия прикончила генерала, так что мы похоронили его под пальмой в Алам-баге и начали отступление. Думаю, его это вполне устроило. Помнится, в голове у меня мелькнула строчка эпитафии «И Никанор пал в своем всеоружии», которую он сам произнес пятнадцать лет назад, рассказывая мне о сержанте Хадсоне, умирающем в форту Пайпер. Что ж, никому из нас не дано жить вечно.

Во всяком случае, Лакноу пришлось оставить в руках мятежников и Кэмпбелл отвел армию обратно в Канпур, гарнизону которого в то время не давал покоя Тантия Топи. Кэмпбелл быстренько отогнал его, а затем принялся выжигать мятеж в долине Ганга, одновременно собирая войска, которые смогли бы снова ударить на Лакноу после Рождества, выгнать оттуда мятежников уже навсегда и взять под контроль все королевство Ауда. Представлялось абсолютно очевидным, что несмотря на бунтовщиков, вьющихся повсюду густо, как москиты и до сих пор обладающих силами нескольких полевых армий, методические операции Кэмпбелла покончат с мятежом уже в течение нескольких месяцев — если только Калькутта оставит его в покое. Я отважно предложил свою помощь в организации разведывательной работы в Унао, местечке, лежащем на берегу реки напротив Канпура, где собирались наши новые армии; работа легкая и ничего более опасного, чем случайные стычки между конными отрядами пуштунов и «Собственностью дьявола», что меня вполне устраивало. Единственным, что омрачило мое спокойное существование той зимой, был выговор, который я получил за то, что пригласил первоклассную шлюху из смешанной касты на парад с оркестром в Канпуре. [XXXIX*] Это лучшим образом свидетельствует о том, что обстановка стала полегче — ведь если генералам больше нечего делать, кроме как заботиться о моральном облике штабных полковников, то можете быть уверены — забот у них немного.

И действительно, зимой мы так задали жару панди вдоль всего Большого тракта, что казалось, их основные силы начали отступать все дальше и дальше к югу, в княжество Гвалиор, куда Тантия Топи отвел свою армию и где собрались другие мятежные князьки. Это было уже неподалеку от Джханси — я ежедневно встречал это название в разведывательных сводках, со все более частыми упоминаниями о Лакшмибай. «Мятежная рани» и «вероломная королева» — вот как ее называли сейчас, так как за несколько предыдущих месяцев она сбросила личину показной преданности, под которой таилась со времен резни в Джханси и соединила свою судьбу с Нана-сагибом, Тантия и другими бунтовщиками. Я был в шоке, когда впервые услышал об этом, хотя на самом деле не очень удивился — стоило вспомнить ее отношение к нам, англичанам, затаенные обиды и это милое смуглое личико, которое так мрачно хмурилось: «Мера Джханси денге най! Я не отдам мой Джханси!»

Теперь-то ей предстояло отдать его довольно быстро, поскольку южные армии под командованием генерала Роуза уже наступали к северу, на Гвалиор и Бандельканд. Она будет сметена вместе с другими бунтарями-монархами со всеми их армиями, состоящими из сипайско-бандитского отребья. Но я не слишком переживал из-за этого. Когда мои мысли обращались к ней — а по некоторым причинам случалось это частенько в ту беззаботную для меня зиму — я не мог думать о ней как о части местного хаоса, состоящего из беспорядков, пожаров и резни. Если я читал о распутной «Иезавель из Джханси», которая плетет заговоры вместе с Наной и разжигает мятежный дух, я никак не мог сопоставить ее в своей памяти с той очаровательной фигуркой, раскачивающейся на шелковых качелях туда и обратно в сказочном зеркальном дворце.