Некоторые аспекты мятежа все еще трудно обсуждать без связанных с ними эмоций; это было исключительно кровавое дело, и нелегко в должной степени оценить силу чувств с обеих сторон. Как, с одной стороны, объяснить поступки Нана-сагиба в Канпуре, а с другой — поведение христиан и персонально — доброжелательного Джона Николсона, который хотел в законодательном порядке закрепить возможность сдирать с бунтовщиков кожу, сажать их на кол и сжигать живьем? Наблюдения Флэшмена небезынтересны, однако комментировать их представляется явно излишним; для цивилизованных людей не представляет интереса предъявление счетов за давние зверства или попытки перенести большую часть «вины» за случившееся на ту или другую сторону. Как и отмечает Флэшмен, мода на эти вещи меняется, так что стоит избегать оценки прошлого с позиций современности. Достаточно сказать, что страх, шок, невежество, расовая и религиозная нетерпимость, проявленная обеими сторонами, совместно породили ненависть, близкую к безумию, как среди отдельных личностей, так и в некоторых группах — британцев, индусов и мусульман — но ни в коем случае, не во всем обществе.

В то же самое время стоит напомнить, что эта борьба, сопровождавшаяся столь сильной жестокостью и позором, была также отмечена бесчисленными примерами самопожертвования и человеколюбия, находящимися почти за пределами нашего понимания; этот героизм и самоотверженность надолго остались в памяти как британцев, так и индийцев — ведь дух горсти последних безымянных защитников Гвалиора был столь же крепок, как и у тех, кто удерживал валы укрепления Уилера в Канпуре.

Приложение 2

Рани Джханси

Лакшмибай, махарани Джханси, была одним из самых выдающихся лидеров Великого мятежа и героиней индийской истории. Ее даже, достаточно обоснованно, сравнивали с Жанной д'Арк. С другой стороны, несмотря на то что зловещая репутация, которой ее при жизни наделила пропаганда противников, сегодня уже по большей части, не принимается во внимание, на прошлом принцессы осталась некоторая тень.

Общие факты ее жизни, которые Флэшмен почерпнул от Палмерстона, Скина и узнал сам, в целом точны — ее высокое происхождение, замужество, политические амбиции, участие в мятеже, бегство, борьба и гибель. Что гораздо менее ясно — это когда, как и насколько глубоко она была вовлечена в мятеж в качестве его активной участницы, поскольку даже после резни в Джханси (см. комментарии) она открыто провозглашала дружбу с Сиркаром; это даже могло так и быть на самом деле, несмотря на всю свою предубежденность против британцев, она пыталась, насколько это было возможно, удерживаться от участия в восстании. Однако несомненно и то, что, приняв решение, рани сама вела свои войска, с большим личным мужеством и решительностью. Она действительно была отличной фехтовальщицей и наездницей, а также метким стрелком, что явилось результатом ее воспитания вместе с мальчиками (в том числе — и Нана-сагибом) при пешаварском дворе.

На более повседневном уровне впечатления Флэшмена о Лакшмибай и ее дворе также подтверждаются свидетельствами современников. Похоже, он рисует правдивую картину ее поведения на приемах и участие в публичных делах, равно как и детали ее ежедневного распорядка дня, ее апартаменты, личный зоопарк, отдых, развлечения, чайные вечеринки — вплоть до одежды и драгоценностей. Другие британцы, которым приходилось встречаться с рани, разделяют, по крайней мере, энтузиазм, с которым он описывает ее внешний вид («исключительная фигура… красивые глаза… страстная натура… прекрасные формы», — все это встречается среди описаний, хотя один из современников все же отмечает, что «не нашел ее хорошенькой»). Один из сохранившихся портретов рани, который в большей мере можно считать подлинным, рисует нам ее практически так же, как Флэшмен при первой встрече.